Поступь хаоса - стр. 20
– И вы уже тогда собирались выкинуть меня вон, штобы мной кроки пообедали? – Я отступил еще на шаг.
– Нет, Тодд… – Он подался ко мне, все так же с книгой в руках, но я еще отшагнул.
Он махнул рукой: типа ладно, как хочешь.
И закрыл глаза. И открыл для меня свой Шум.
Через месяц, первым делом сказал он…
И дальше мой день рожденья…
День, когда я стану мужчиной…
Вот там-то оно все и… Што происходит, когда…
Што остальные мальчишки делали, когда становились мужчинами… Одни… Сами…
Как убивают все, што в них еще осталось от мальчиков, до последней…
И…
И што на самом деле происходит с теми, кто… Срань господня!
И нет, я больше ничего об этом не скажу. А как я себя от этого чувствую – и подавно. Я посмотрел на Бена, и передо мной был другой человек, не такой, как всегда; не такой, какого я знал. Знание опасно, да.
– Вот поэтому-то тебе никто ничего и не говорит, – сказал он. – Чтобы ты не сбежал.
– И вы бы меня никак не защитили? – Я снова мяукнул (да заткнись уже наконец!).
– Мы сейчас тебя защищаем, Тодд, – сказал он. – Прогоняя тебя отсюда. Мы хотели быть уверены, что ты сумеешь выжить один, самостоятельно – для того мы всему тебя и учили. А теперь тебе надо идти…
– Если через месяц должно случиться вот это, почему вы так долго ждали? Почему раньше меня не убрали отсюда?
– Мы не можем уйти с тобой, вот в чем все дело. И мы всё никак не могли отослать тебя в никуда одного. Это невыносимо. Видеть, как ты уходишь… Такой маленький… – Он снова погладил обложку книги. – И да, мы надеялись на чудо. Что вдруг нам не придется…
Тебя потерять, сказал Шум.
– Но чуда не случилось, – сказал я, помолчав секунду.
Бен покачал головой. Протянул мне книгу.
– Прости, – сказал он. – Прости, что все вышло вот так.
И в его Шуме было столько настоящего горя, столько скорби, и заботы, и взвинченности, и я знал, што он говорит чистую правду и ничего не может поделать с происходящим, и я ненавижу весь сегодняшний день, но беру у него из рук книгу и сую ее обратно в пакет, а пакет – в рюкзак. Дальше мы молчим. А што тут еще скажешь? Всё – и ничего. Всё – не можешь, поэтому не говоришь ничего.
Он снова притянул меня к себе – в губу воротником двинул, как Киллиан, но только на сей раз я не отодвинулся.
– Помни всегда, – сказал Бен. – Когда твоя ма умерла, ты стал нашим сыном, и я тебя люблю, и Киллиан тоже любит. Всегда любили и всегда будем.
Я уже открыл было рот сказать: «Я не хочу уходить», – но из него так ничего и не вышло.
Потому што – БАМММ!!! – раздается самый громкий удар, какой я слышал в Прентисстауне за всю свою жизнь, как будто што-то взлетело на воздух… прямо к небу.
И слышно это может быть только с нашей фермы.
Бен выпустил меня и оттолкнул, и ничего не сказал, но его Шум вопил на всю округу Киллиан.
– Я с тобой, домой, – крикнул я, – я тоже буду драться!
– Нет! – рявкнул он. – Тебе нужно убираться отсюда. Обещай мне! Двигай через болото и подальше, прочь, скорее!
Я секунду молчал.
– Обещай мне! – повторил Бен, на сей раз очень требовательно.
– Обещай! – гавкнул Мэнчи, и страх было слышно даже в этом.
– Обещаю, – сказал я.
Бен протянул руку назад и што-то там отстегнул, повозился немного, пока оно совсем отцепилось, и подал мне. Это был его охотничий нож, большой такой, с костяной рукояткой и зубчатым лезвием, способный разрезать все на свете, нож, который я на самом деле надеялся получить на день рожденья, когда стану мужчиной. Ремень тоже при нем, надевай хоть сейчас.