Постовой - стр. 15
– Там автопатруль двести первый постоянно стоит, они как раз на несунов охотятся, никто мешки с хлебом мимо не понесет.
– Тогда, может, к мясокомбинату выдвинемся, где переезд? Там одна дорожка…
– Мясокомбинат – это же Заречный район?
– Я говорю о железнодорожном переезде, на границе с нашим районом…
– И встанем мы на этом проходе, как три тополя, и будем всех обыскивать? А ты, Дима, отличишь палку колбасы, упертую с мясокомбината, от палки колбасы, купленной в магазине? Да и обыскивать всех… Не одобрят. Ты помнишь, что у нас перестройка и гласность? Пойдем лучше демократию душить!
И мы пошли. Единственный метод, оставленный нам государством по удушению демократии, – мы могли гонять членов «Демократического союза», что в пылу споров о судьбе Родины сходили с узкой асфальтовой дорожки на жалкую, вытоптанную парковую траву. Самых оголтелых «демократов» мы были вправе оштрафовать за порчу газонов, продав им пресловутые штрафные талоны по рублю. Но демократы нашу правоту признавали, без скандала возвращались с газона на асфальт, обещали больше газоны не топтать… А через пару часов это безобразие было закончено, и мы были распущены по домам. Впереди, до очередной смены, оставалось полтора дня выходных. Возле дома я встретил выходящего с «опорника» лейтенанта Гаврилова, который, хихикая, сообщил мне о новом заявлении, поданном моей неугомонной соседкой. На этот раз я был обвинен в психологическом терроре, выраженном в злостном топанье подкованными сапогами под дверью Аллы Никитичны на протяжении всей ночи, что не давало возможности спокойно спать ни пожилой женщине, ни пожилой собаке.
– И что, Саша, пройдем к тебе на «опорник», объяснительную давать? Что я в половине второго ночи прихожу со службы и сразу спать ложусь, и не имею возможности изменить мой рабочий график.
– Не, я ей в ответ выкатил официальное предостережение о необходимости проживать по месту прописки, так она ко мне уже неделю не ходит.
– Молодец, креативно.
– Что?
– Я говорю, молодец, находчиво используешь советское законодательство.
– Ну да, я такой, находчивый.
Понедельник начался… интересно. Заместитель по службе пытал сотрудников любимыми вопросами – основания считать гражданина подозреваемым в совершении преступления и правила применения оружия, периодически срываясь, в гневе стуча кулаком по трибуне и патетически восклицая, пытаясь достучаться до совести грустных патрульных:
– Ну вот, подойдет к тебе на улице гражданин и спросит – кто считается подозреваемым, а ты двух слов связать не можешь.
Сотрудники привычно пригибались, прячась за участковыми, сидящими в первом ряду, а обнаруженные и поднятые угрюмо отмалчивались – вроде бы все шло, как обычно. Потом командир хмуро изрек:
– Ломов, Громов! С сегодняшнего дня заступаете на двадцать шестой пост. Карточку маршрута изучите и вперед. А там посмотрим, что с вами дальше делать.
Видя ободренное известием лицо Ломова, я зашептал:
– Дим, что это за пост, где он находится?
– Увидишь сам, – одними губами прошептал паскудник и больше ничего не сказал, заставив меня мучиться в неизвестности до конца развода.
– Вот, смотри, наша территория от кукольного театра и туда, по улице. Вот квадрат «А», вот… – Палец Димы завис над небольшой картонкой со схемой загадочного поста.