Постник Евстратий: Мозаика святости - стр. 21
Мальчик, как сказку, слушал про князя, видел в детских грёзах своих ладьи по Днепру, Корсунь-град, что мощно стоит на море, про то, как витязи князя штурмуют крепости башен, и сам князь на боевом коне (конь-это Лыска, дворовая толстая кляча, что часто возила его на хребте, и долго жевала губами, когда подадут ей хлеба шматочек с крупной сольцой…).
Очнулся от грёз, когда мать говорила:
«Сейчас, мой сыночек, есть уже иереи и из славян, а тогда приехали с князем строгие батюшки…
Окрестить бы его, окрестить…» Мальчик перебивал:
«А какое оно, море?»
Мать пожимала плечами:
«Даст тебе Боженька, и увидишь… Наверно, большое!!!»
Мать умолкала, вдаваясь в свои тяжёлые думы. Мальчик молчал. Свеча обгорала на тонком оконце, лампада с киота теплилась живым. Мальчик смотрел то на светлое личико матери, то на строгие образа Спасителя и Девы Благой. Сумрак прохладой втирался в горенку (горенка, светелка – комнаты в доме. Горенка- комната, что «на горе», то есть на верхнем этаже богатого дома) дома; мать, встав на колени, молилась. Долго молилась и истово. Мальчик боялся, но повторял, кое-где спотыкаясь на трудных словах: «Отче наш, иже еси на небеси…» Потом спрашивал:
«А Богородица тоже из греков?»
Мать улыбалась и вновь повторяла историю света, историю тьмы.
Иногда мать доставала величайшее из сокровищ – книгу. Коричневый кожаный переплет пах застоявшимся ладаном, красные буковки сплетались в славянскую вязь. Мать говорила:
«Учи, сынок, азбуку, учи, мой родной. Осилишь, сам книгу прочтешь. Видишь, сынок, буковки разные? Они наши, славянские. Учители из словен научили нас азбуке. Теперь читаем на нашем, родном языке. И все понимаем. А у латин там читают всё по-латыни, не разберешь! А у нас всё родное, знакомое: «Аз» значит я, «Веди» – поведать, узнать, «Глагол» мальчик радостно обрывал:
«Говорить?»
Мать ласково гладила по голове: «какой ты у меня умница, кровушка мой…».
Термы
Раннее утро, а солнце палило, будто не март. Пусть дело к апрелю, и скоро Песах, но все же, но все же… Анна молча брела, легкие коччи (кожаная обувь типа сандалет) едва задевали щели плиток. Мощеная улица разветвлялась, ведя к храмам и баням.
Главная улица Херсонеса, что проходила с востока на запад Бело-Желтого города, была главной артерией города. Улицы-вены шли под прямыми углами, кварталы ровно делили город на почти равные части, с весьма и весьма маленькими расстояниями между кварталами. Мощёные плитки межались с ровной брусчаткой, под которой текли в море стоки, надежно упрятанные в керамических трубах. Двухэтажные дома стояли так рядом друг к другу, ну, ровно в обнимку. В первых этажах почти всех домов располагались лавки с товаром, двери которых всегда широко были распахнуты. Ах, какая роскошь цвела, расцветала в лавках с товарами, поневоле заглянешь хотя бы в одну.
А в подвалах этих домов хранились товары мука и крупа, зерно и соленая рыба, вино и еще раз вино, масло из южной оливки, из русского льна и конопли. Пифосы (большие толстостенные глиняные сосуды) надежно хранили свое содержимое.
А в лавках стояли, весьма горделиво, одноручные плоскодонные глечики стандартных размеров, в которые из пифосов слуги переливали или перекладывали нужный товар.
Облицовка домов источала тепло, черепица на крышах краснела багроватым оттенком.