Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2 - стр. 40

С другой стороны, в современной России, при более консолидированном путинском режиме [♦ 4.4.3.2] криминальные группировки довольно часто привлекаются для выполнения определенных задач. По сути, эти преступники становятся силовыми предпринимателями, которые вступают в принудительное партнерство с верховным патроном, не представляя угрозы его монополии на насилие [♦ 2.5.1]. Такие группировки могут выполнять различные услуги, от поддержания порядка до запугивания и устранения конкурентов. В таких случаях отношения государства и организованной преступности взаимовыгодны и ведут к взаимному укреплению[106]. То же самое можно наблюдать и в отношении российских хакеров. Как сообщает Даниил Туровский, бывшие «мятежные» компьютерные пираты превратились в «солдат Путина». После российско-грузинского конфликта 2008 года и их участия в нем, на тот момент добровольного и патриотически мотивированного, хакеры «регулярно участвуют в работе, иногда под принуждением и в результате угроз уголовными делами»[107]. Лояльность хакеров, используемая как против иностранных акторов, так и против внутренней оппозиции, обеспечивается, говоря на нашем языке, выборочным правоприменением и компроматом. В их случае, как и в случае с членами приемной политической семьи, шантаж и защита идут рука об руку. Как пишет Туровский, «среди русскоязычных хакеров существуют некие секретные правила. [Одно] из них – „Не работать на домене. ru“ ‹…›. Есть и другие, несекретные правила: если вы взламываете и находите что-то, что может заинтересовать „режим“, поделитесь с ним этой находкой, а когда они просят вашей помощи в патриотических вопросах, сотрудничайте. Отказ следовать этим негласным правилам считается уголовным преступлением»[108].

В то время как в некриминальных государствах организованная преступность может участвовать в криминальном захвате государства и присваивать определенные элементы государственного сектора (как, например, в Китае)[109], в криминальном государстве верховный патрон может регулировать деятельность организованной преступности или поглощать ее, предоставляя ей возможность постоянно играть существенную роль в политической системе. В качестве примера здесь можно упомянуть черногорского полигарха Мило Джукановича, которого прокуратура Неаполя связывала с организованной преступной группировкой, занимающейся контрабандой сигарет в 2003 году[110]. Примером соглашения с криминальной сетью, согласно информации, собранной одним из авторов этой книги, является ситуация, когда в 2016 году в Узбекистане узбекское криминальное государство урегулировало вопрос незаконного обмена валют криминальными организациями (которые ранее разработали эту систему в стране). Можно сказать, что люди, занимавшиеся незаконным обменом валют в Узбекистане, добились посреднической автономии, так что государство проявило к ним отношение, обозначенное как помощь. Узбекская полиция разрешила эту преступную деятельность, и при этом те же полицейские подключились к сети незаконного обмена валюты, собирая «налоги» с тех, кто им занимается, а деньги были доставлены через начальника полиции, то есть местного субпатрона, верховному патрону. Полученную прибыль распределили среди участников сети[111].

Итак, если подвести итог, то мы можем использовать терминологию Тилли для описания различных форм сосуществования криминального государства и разновидностей несанкционированной противоправности (Таблица 5.4). По его мнению, их можно понять в рамках концептуального пространства, которое охватывает три идеальных типа отношений: (1)