Post Scriptum - стр. 14
Должно быть, он говорил бы и ещё, но в комнату вбежала Дарья Аполинарьевна, женщина весьма грузная, и оттого тяжело дыша, она старалась говорить как можно громче, что бы скорее рассказать о чём-то.
– Барыня! Анфиса Афанасьевна! Беда у нас, – запричитала она, и продолжая взмахивать руками, как будто слова у неё закончились.
Смыковская почувствовала пронзительный холод в ногах.
– Что?
– Митенька, Митенька, – повторяла глупая няня.
– Что с ним, ну же, успокойся и скажи мне, наконец, что с ним?
– Митенька говорит, что Мишенька проглотил пуговицу со своего пиджачка! Не углядела я, барыня! – и няня уронила руки на свою пышную юбку.
– Вот наказание! – воскликнула Смыковская, – скорее же к нему, скорее!
Филарет Львович и Анна Антоновна остались в библиотеке одни.
– И я также, пожалуй, пойду, разрешите откланяться, – проговорил сбивчиво учитель, избегая при этом смотреть в сторону своей ученицы.
– Как? Вы уходите? Прошу Вас задержитесь. Я надеялась… Я хотела бы…
– Нет, нет, Анна Антоновна, прошу меня извинить, я должен отписать письмо моей матушке, прочесть Ваш завтрашний урок и подготовиться к нему.
– А ужин? Вы спуститесь к ужину? – теряя последнюю надежду, спросила барышня, и глаза её всё более гасли.
– Благодарю, но вынужден отказаться, – твёрдо стоял на своём Филарет Львович, – я признаться отрицаю, всякие приёмы пищи в позднее время, а сегодня даже больше, чем когда-либо.
– Отчего же сегодня более?
– Папенька Ваш изволит задерживаться, и я полагаю, что к ужину сегодня приступят не ранее одиннадцати часов, – пояснил молодой человек, – Впрочем я так же не уверен, что ужин сегодня состоится вообще хоть для кого-нибудь в этом доме, оттого что ещё не ясно, что станет с Вашим младшим братом. А потому, до завтра, Анна Антоновна. Желаю здравствовать.
Спешно достигнув дверей, Филарет Львович исчез.
Анна Антоновна отбросила в сторону кружево, уже изрядно мятое, за то время пока она нервно перебирала и сжимала его в своих руках. Затем вздохнула огорченно, достала из рукава шелковый платочек и промокнула им свои увлажнившиеся синие глаза.
– Не замечает… Совсем не замечает меня… – грустно приговаривала она.
Минуло ещё около получаса или чуть более, и когда Анфиса Афанасьевна спускалась по лестнице вниз, возвращаясь из детской, первой к ней подошла Полина Евсеевна.
– Что же Мишенька? Анфиса, не нужно ли послать за врачом?
– Это всё вздор! Пустое, Поля, не нужно, не нужно врача, – устало ответила Смыковская.
– Мне всё же кажется, что это очень серьёзно, – взволнованно добавила Полина Евсеевна, – возможно, ты напрасно не принимаешь во внимание всю тяжесть положения, ведь это пуговица…
– Он не глотал пуговиц, – прервала её Анфиса Афанасьевна.
– Нет, не глотал. Он негодяй, только оторвал её и спрятал в кармашек незаметно. И ведь смотри-ка, совсем ещё мал, а уже лжёт. Верно станет карточным шулером, когда вырастет.
С этими словами, Анфиса Афанасьевна взяла со столика узкий графин и рюмку на низкой ножке. Налила себе немного коньяка и выпила, закрыв глаза.
– Не представляешь Поля, как устаю я от всего этого… Кажется иногда, что разделась бы, сняла с себя всё, и вышла за порог, и что бы никогда не вспоминать ни о ком, кто в этом доме, – она замолчала, затем открыла глаза, и словно провела черту под словами своими, – Невозможно…