Посох царя Московии - стр. 15
– Ну и что там с этим гороскопом? Похоже, «факир был пьян и фокус не удался». Вам не удалось обмануть своего коллегу. Не так ли?
– Совершенно наоборот, сэр. Все вышло, как я и предсказывал. Это меня и сгубило.
– То есть?..
– Расположение звезд указывало на то, что у главы Коллегии будут какие-то неприятности в семье. Он не поверил мне… Увы, к несчастью, я оказался прав.
– По-моему, глава Лондонской медицинской коллегии до сих пор живет и здравствует…
– Да, сэр, все верно. Но проблема заключалась в том, что с некоторых пор у него выросли рога.
– Рога?.. – Уолсингем сначала с недоумением уставился на хитрую физиономию пройдохи Бомелиуса, который постепенно обретал душевное равновесие, а затем, запрокинув голову назад, громко и безудержно расхохотался.
Смеялись все: Уолсингем, надзиратель, Бомелиус (он лишь робко хихикал) и даже глухонемой палач – за компанию, чтобы потрафить начальству. Наконец Уолсингем сделал над собой усилие, достал кружевной платок, смахнул набежавшую слезу-смешинку и сразу сделался очень серьезным.
– Оставьте нас, – приказал он тюремному надзирателю; тот послушно вышел, плотно притворив за собой тяжелую дубовую дверь пыточной. – А скажите, любезный, кем приходится вам или вашей жене сэр Уильям Сесил, государственный секретарь?
Этот вопрос для Уолсингема неожиданно стал самым главным. Если сэр Сесил и этот лекарь-шарлатан родственники, тогда весь его великолепный план по внедрению агента тайной королевской службы в ближайшее окружение царя московитов можно считать безвременно усопшим. Ведь Уолсингем не получил санкцию своего начальника на вовлечение в смертельно опасную интригу Бомелиуса. Но откуда он мог знать?!
«Дьявол!..» – Уолсингем выругался в мыслях длинно, виртуозно и грубо, как настоящий пират. Несмотря на всю свою ученость и приличное воспитание, помощник начальника тайной службы мог вращаться практически в любых слоях английского общества. Он с детства обладал даром мимикрии. Иногда Уолсингем, переодевшись моряком или кокни[25] прогуливался по Лондону, заходя в пабы[26], чтобы из первых уст узнать новости и тайны, от которых нередко зависели судьбы и даже жизни многих людей.
– Простите, сэр, но ни я, ни моя жена не имели чести…
– Тогда как объяснить, что сэр Сесил хлопочет за вас перед Коллегией? Или вы тоже составили ему гороскоп? – В последней фразе Уолсингема явственно прозвучала насмешка.
– Что вы, сэр! Как можно. Где я, а где секретарь ее королевского высочества… – Тут Бомелиус поднял свои бегающие глазки к закопченному потолку пыточной.
– И все-таки. Говорите правду, черт вас дери! – Слова Уолсингема прозвучали как удар хлыстом по обнаженной спине узника.
Палач был глухим и немым, но не слепым. Заметив, как грозно нахмурился Уолсингем, он начал деловито ворошить тлеющие угли, чем снова довел бедного лекаря до состояния панического ужаса.
– Да-да, конечно… только правду… и ничего более… – заторопился Бомелиус. – Я точно не знаю, – ведь мы с женой не виделись со дня моего ареста, – но мне кажется, что нам помогла госпожа Бертье, урожденная баронесса Виллоуби де Эресби. Это она находится в родстве с государственным секретарем.
– Что вас связывает с госпожой Бертье?
– Это старая история… Дело в том, что мой отец, преподобный Генри Бомелиус, крестил Перегрина, сына супружеской четы Бертье. Это когда мы жили в Вестфалии. Мальчик был очень слаб, и все думали, что он не выживет. Положение было безвыходным, безнадежным, и тогда я рискнул применить свои, тогда еще совсем скромные, познания в медицине… Наверное, Господь сжалился над Перегрином… Нынче он жив и вполне здоров.