Послезавтра летом - стр. 25
Народу набилось, как сельдей в бочку. Не успела Маша сделать демонстративный реверанс, как ее оттёрли от Соколова. Со всех сторон замахали руками, завиляли задами. На халяву дрыгались все, кто обычно отирался снаружи, делая вид, что не очень-то и хотелось. Все до единого. Торжествующая Маша, приплясывая, высматривала в толпе своих.
А потом всё кончилось разом: движения утратили лёгкость, походка – грациозность. Маша почувствовала, что припадает на правую ногу, потом осознала боль в левой и бочком-бочком через узкую калитку «клетки», не дожидаясь девчонок, улизнула из пределов видимости. Кой-как добравшись до скамейки в темной глубине парка – нельзя никому показывать свои трудности – Маша стянула туфли. Тётушка Европа и её натуральная кожа сыграли злую шутку с российской школьницей: на обеих пятках вздулись огромные водянистые мозоли.
– Вот подстава… – стискивая зубы от боли, Маша нажимала на волдыри, пробуя выдавить мерзкую жидкость. Но пятки не поддавались. Они, как и туфли-предатели, были сделаны из прочной жесткой кожи.
Тихо матерясь, босая Маша полезла через кусты в дебри бывшей клумбы – там точно должен быть лопух, а его можно свернуть и подсунуть под больные пятки. В темноте вся трава сливалась в единую массу, и сколько Маша не шарила руками – никаких дурацких лопухов не обнаружила.
– Вся страна крапивой заросла! – выбираясь из зарослей, она терла обожженными ладонями искусанные коленки и икры, отчего крапивный зуд только усиливался, – плевать, здоровее буду.
Маша плюхнулась на скамейку, собралась с духом. Бережно вставила ступни в туфли – терпимо. Осторожно поднялась на ноги – и вскрикнула: твердые задники впились в пятки, прижали мозоли. О продолжении танцев не могло быть и речи – до дома бы доползти.
– М-да, всю жизнь чувствовала себя Золушкой, а как только получила туфельку – резко стала Золушкиной крупногабаритной сестрицей, – Маша с досадой скинула злосчастные туфли. Глаза привыкли к темноте, стали различать детали, но лучше бы не привыкали.
– Нет-нет-нет-нет, пожалуйста, только не это! – Маша стояла босыми ногами на траве, а рядом, отдельно и независимо стояли туфли. Две штуки. А бантик с золотой пуговицей только один.
– Сволочь накачанная! Всё-таки наступил на ногу! Все сволочи! – Маша заморгала часто-часто, чтобы слёзы не размазали тушь. Хотя, кому в этом сыром летнем мраке было интересно состояние её макияжа?
Музыку и свет на дискотеке давно выключили, аппаратуру заперли в специальной кандейке, на калитку повесили замок. Соколов точно снял какую-нибудь совершеннолетнюю шалаву, а Ленка с Наташкой упороли домой – не шататься же юным девушкам по не освещенному парку.
– А мне, похоже, придётся ещё пошататься, – Маша, ойкнула с непривычки, ощутив босыми ступнями все неровности растрескавшейся асфальтированной аллеи, подхватила покалеченные туфли и побрела в сторону тёмной пустой дискотечной клетки. Бантик нужно было найти.
Всё-таки, зря ругают Советский Союз! Не за страх, даже не за зарплату работали люди, а на совесть. Вот, к примеру, обычная танцплощадка с эстрадой, казалось бы, а ведь не попадёшь внутрь ни за какие блага мира, если билет не купил – неприступная крепость.
Асфальтированный кругляш окружен парапетом-фундаментом, как бортик цирковой арены, только выше. Наверное, чтобы парням снаружи, было удобно облокотиться и смотреть на дрягающихся внутри девок. Ни один заштукатуренный кирпичик не шелохнётся. Из парапета через равные промежутки – кто-то ведь измерял! – растут ввысь прочные металлические прутья, накрепко соединенные металлическими же перепялинами. Попробуй, согни, – себе дороже. Через пять метров в сторону неба, каждый, как положено, заканчивается острой пикой. Так что, если ты всё же долетел до конца ограды, – может, добросили тебя добрые люди, – знай: повиснешь на остриях, как жук на иголке, только ножками ещё посучишь чуть-чуть.