Последыш - стр. 22
Глава 3
Слушая Иннокентия Васильевича, Шурочка протянула руку, подхватила со стола бутыль с изумрудным эликсиром, открыла притёртую стеклянную пробку и понюхала.
– Странно, – пробормотала она. – Пахнет миндалём.
– Что? – не расслышал Белецкий.
– Миндалём, говорю, пахнет! Прям, как цианистый калий.
– А откуда ты знаешь, как пахнет цианистый калий? – удивился друг девушки.
– Не помню. Но с детства на глупый вопрос «как дела?» – я обычно отвечала: Что тебе рассказывать напрасно о каких-то призрачных делах? Жизнь – она воистину прекрасна, с привкусом циана на губах… но это к делу не относится. Я очень жду дальнейших признаний. Ведь мы уже на пороге, не так ли?
– Так, – улыбнулся Белецкий. – Ты сейчас рассуждаешь, как истовая женщина: всё тебе желательно узнать здесь, сейчас и всенепременнейше до самого конца, независимо от того, каким он окажется.
– Конечно, – пожала плечами Саша. – Знать, как вы сделали винегрет из часов, обруча от видеокома и алхимического эликсира – это, мне кажется, не слишком большое преступление.
– Что касается часов, – Иннокентий Васильевич указал на бронзовую настольную безделицу. – Мне, можно сказать, они достались в наследство от одного старика-голландца. Это Колошин Юрий Дмитриевич.
– Кто?
Шурочка, вероятно, так раскрыла рот от удивления, что Белецкий весело рассмеялся. Он снова разлил по чашкам кофе и порезал на дольки припасённый лимончик. Его слушательница, забралась, как обычно, с ногами в кресло и потянула к себе свою чашку. Это значило, что девушку не на шутку заинтересовал рассказ о любопытном прошлом хозяина квартиры.
– Юрий Дмитриевич – прямой потомок Вангенгейма, обрусевшего голландца, получившего дворянство ещё до исторического материализма тысяча девятьсот семнадцатого года. Именем Алексея Феодосьевича Вангенгейма назван даже исторический музей города Дмитриева. Курская область, конечно, небольшая, да и городок невелик, но не каждый человек за свои дела удостаивается такой памяти даже в небольшом городе. А Юрий Дмитриевич получил другую фамилию во время Сталинского кошмаризма, то есть коммунизма, стараниями родственников. Тогда многим из «бывших» пришлось расстаться с родовыми фамилиями, чтобы просто выжить. Но дело не в этом. В семье Вангенгеймов остались эти вот часы, – Белецкий показал на бронзовые настольные часы. – Меня в первую очередь удивило, что часы имеют два циферблата – один впереди, другой сзади.
Иннокентий Васильевич встал со стула, подошёл к письменному столу, повернул часы оборотной стороной. Сзади они оказались такими же: маятник, мельтешащий в хрустальном прозрачном животике меж двух бронзовых колонн, выполненных в дорическом стиле и циферблат со стрелками, оборотный близнец лицевого. Но окружности обеих циферблатов были закованы в металлические обручи с прикованными к сплошному кругу буквами «Г», которых по окружности было ровно двенадцать.
– Вся штука в том, – продолжил Иннокентий Васильевич, – что с лицевой стороны стрелки движутся по циферблату как обычно по часовому кругу, а на оборотной стороне – против. Также и два обруча с металлическими указателями вращения. То есть два потока времени, направленные навстречу друг другу, или те самые два Огня.
Надо сказать, что Юрий Дмитриевич помог мне досконально разобраться в устройстве часов, а свои знания он получил от предков по наследству. Однажды в разговоре мы коснулись темы измерений времени, и я вспомнил, что тоже имею наследство из прошлого.