Последняя тайна Лермонтова - стр. 19
На Молчановке бабушка сняла просторную светлую квартиру.
Зачарованный, бродил Мишель по комнатам и радостно повторял:
– Ici rien ne sera pareil. Evidemment, une vie complètement diffèrente commencera![9]
Елизавета Алексеевна беспокоилась: а как станется со здоровьем, без прогулок – то без деревенского воздуха? Переживала и за экзамены в университетский пансион.
Напрасно! Зачислили после экзаменовки сразу же в четвертый класс! А прогулки, детские забавы, возня с товарищами... Какая во всем этом надобность, если сердце полно любовью, которая выплескивается в стихи.
Еще не Пушкин, и пусть не Байрон – однако Бог даст, из брошенных в сердце волею провидения семян поэзии вырастут настоящие стихотворения.
Только вот... жадное, весьма жадное ненасытное сердце... Любовь ему нужнее, чем воздух, оно готово любить всех, вся. Наталья Иванова, Варенька Лопухина, иные, прочие. Иногда наполняющая грудь любовь даже имен не знает, только слышит звенящие голоса, видит тонкие талии да спадающие волнами на точеные плечи локоны... Из этих барышень, чудо каких пригожих, скучающих в гостиных, поющих романсы, отказывающих в танце... Средь них так сложно выбрать одну. И нужно ли? Наверное, придется – поэту необходима прекрасная и единственная муза.
Необходима, как Натали Пушкину, однако же... Чем покорить, обратить на себя внимание, заставить полюбить?..
В зеркало Мишель старался не смотреть. Оно отражало невысокого коренастого кривоного юношу. Притом темные волосы его были недостаточно пышны и густы, а светлая прядь на лбу придавала куафюре какой-то жалкий прилизанный вид. Может, только что глаза – черные, жаркие, с дамами обычно происходило волнение, когда они чувствовали взгляд этих очей, ласкающих их кожу – вот глаза были по-настоящему хороши. Но можно ли полюбить за один только взор? Когда не имеется боле ни стати, ни роста, ни громкого голоса – ничего из того, чем можно щегольнуть в ярко освещенных гостиных?
Не находит жадное сердце ни ответа, ни утешения.
Только и остается: язвить, шутить, высокомерно улыбаться, когда рыдания сдавливают горло...
– О, Мишель! Я такое придумала!
Встречи с кузиной – отдохновение, вечные шалости и игры. Вот и сейчас горят у Сашеньки Верещагиной глазки, раскраснелись щеки. Несомненно затевает новую проказу.
– Она такая зазнайка! Думает, что красивее ее никого в целом свете нет. Мишель, ты должен мне помочь...
План у Сашеньки ошеломительный. И... не очень-то честный, Катя пребывает в уверенности, что Саша – подруга, а та замыслила супротив нее такое, такое!
Однако же, почему бы и нет? Почему бы и не пошутить над miss Black eyes так, как шутят с влюбленными молодыми людьми все высокомерные красотки, коли им представляется случай... Решено!
И игра началась.
Голос Мишеля дрожит:
– Позвольте нести мне ваш зонтик и перчатки.
Благодарно сияют в ответ огромные черные очи.
– О, дозволяю, вы мой чиновник по особым поручениям.
Вроде бы ничего лишнего Катериной не говорится. Да только ясно, что miss Black eyes приятно. Кокетка, не упускающая ни одного кавалера, вот кто она!
Носить ее вещи, томно вздыхать, лукаво посматривать. Утаивать даже (вещица, принадлежащая любимой, чем не услада для якобы влюбленного сердца?) надушенную перчатку. Чтобы потом, вечером, уединившись с Сашенькой в беседке, хохотать до упаду. Вот так все и начиналось еще в Москве, как игра, всего лишь забава.