Последняя тайна Храма - стр. 54
В лагерь беженцев Джабалия они въехали поздно ночью – отцу надо было что-то забрать из местной операционной. На обочине дороги в одном из отдаленных районов лагеря лучи автомобильных фар осветили нечто, по форме напоминавшее человеческое тело. Притормозив, они разглядели, что полунагой молодой мужчина лежит без сознания, одежда его изорвана, а лицо изуродовано до такой степени, что сложно определить человеческие черты. Отец остановил машину и подошел к неподвижному телу.
– Жив? – спросила мать.
Отец утвердительно кивнул в ответ.
– Израильтянин?
Снова кивок.
– Господи! – воскликнула мать.
Первая интифада в то время была в самом разгаре. Антиизраильские настроения в арабских странах резко усилились, а сектор Газа после разразившегося в декабре восстания вообще превратился в жерло ада. Когда и почему солдат попал сюда, неясно. Зато очевидно было одно: помогать ему в таких условиях – значило рисковать собственной жизнью; ведь палестинцев, сотрудничавших с израильтянами, ненавидели чуть ли не больше самих евреев.
– Пап, оставь его, – сказала Лайла. – С какой стати мы должны спасать какого-то израильтянина, если они нам никогда не помогают?
– Я врач, Лайла, и не могу оставить человека подыхать в грязи как собаку. Не важно, израильтянин он или нет.
Они уложили полуживого солдата в машину и повезли в операционную, где отец старательно промыл его раны и наложил компрессы. Солдат пришел в сознание и начал брыкаться и истошно орать.
– Возьми его за руку и постарайся успокоить, – попросил Лайлу отец.
Так она впервые дотронулась до израильтянина.
Сделав все, что было в их силах, они завернули солдата в одеяло, уложили обратно в машину и повезли к ближайшему израильскому контрольному пункту. Они едва отъехали от лагерного госпиталя, как два автомобиля вырвались из тьмы и, блокируя их со стороны, вытолкнули машину отца Лайлы на обочину.
– Боже, прошу, помоги нам! – в ужасе шептала мать.
Откуда взялись эти люди, как они узнали – да еще столь быстро – о благородном поступке отца, Лайла так и не выяснила. В ее память впились лишь отрывочные фрагменты той кошмарной сцены: бегающие фигуры с прикрытыми куфиями лицами, треск автоматной очереди, которую сквозь оконное стекло их машины в упор выпустили в израильтянина, и, конечно, отец, выволакиваемый из кабины под дикие крики «Радар! А’мее!» – «Предатель! Коллаборационист!». Мать попыталась помешать убийцам, но они с размаху ударили ее по голове, так что она упала без сознания.
Отца били подло, не давая ему приподняться, с неослабевающим остервенением, словно впав в азарт. Неподалеку выстроилась толпа зевак, и среди них Лайла узнала бывших пациентов отца, но никто не осмелился заступиться. Люди с прикрытыми лицами сцепили доктору наручниками руки за спиной и потащили за пределы лагеря. Лайла, обливаясь слезами и тщетно моля о пощаде, поплелась за ними. Они столкнули отца в яму. Бейсбольная бита, взявшаяся неизвестно откуда, с разлету обрушилась на его затылок; он упал навзничь. Нанеся еще три свирепых удара и сделав из головы отца Лайлы давленый арбуз, убийцы скрылись столь же молниеносно, как и появились. Лайла припала к обезображенному телу отца, гладя вывернутые суставы; ее длинные черные локоны побагровели от крови.
– Нет, нет, папа, папочка! – стонала она под тоскливый вой шакалов, доносившийся издалека.