Последняя тайна Храма - стр. 51

– Да, что-то в этом есть, – рассмеявшись, согласилась Лайла. – Интересный материал можно сделать.

– Только не забудь упомянуть, от кого ты это услышала! Знаю я вас, журналистов. Едва окажетесь на гребне успеха, едва заберетесь на вершину, тут же присваиваете все лавры себе.

Лайла продолжала смеяться, но на последних словах Нухи замерла, словно пораженная ударом молнии. «Забраться на вершину». Где-то она уже слышала эти слова, причем совсем недавно. Лайла напрягла память. Ну да, конечно, в письме, полученном сегодня утром. «Я располагаю информацией, которая может оказать неоценимую помощь аль-Мулатхаму в борьбе с сионистскими оккупантами, и хотел бы с ним сотрудничать. При этом я рассчитываю на Вашу помощь. Со своей стороны могу обещать величайший взлет в Вашей карьере». Приблизительно так там было написано. Странное совпадение. Лайла не могла себе объяснить, почему эти слова из письма, которое она сочла за провокацию «Шин-Бета», отпечатались у нее в памяти.

– Как ты думаешь, что могут значить инициалы ГР? – внезапно спросила Лайла.

– Как-как?

– ГР. Кто это может быть такой?

– Грег Рикман? – предположила Нуха, немного поразмыслив. – Из организации «Помощь детям». Тот самый, который тебе нравится.

Лайла отрицательно покачала головой.

– Во-первых, он мне совершенно не нравится, а во-вторых, эта аббревиатура относится к чему-то намного более древнему.

Нуха, недоумевая, посмотрела на подругу.

– Проехали, – отмахнулась Лайла и поднесла к губам кружку с пивом. – Лучше расскажи, что ты там намониторила.

Нуха без дальнейших уговоров сменила тему. Работая в организации, занимавшейся мониторингом конфискации земли в окрестностях Иерусалима, она каждый божий день сталкивалась с вопиющим беззаконием израильских властей. Сегодня, например, прямо на ее глазах израильские спецназовцы бесцеремонно перекопали цветущую оливковую рощу, принадлежавшую пожилому палестинскому крестьянину.

Лайла старалась внимательно слушать, как ее подруга, не стесняясь в выражениях, пересказывала недавние впечатления, однако мысли журналистки витали далеко от оливок палестинского крестьянина. В гудящей от усталости голове налезали одно на другое смутные разрозненные образы: анонимное послание, аль-Мулатхам, отец, последний семейный обед в отеле «Иерусалим». Как она радовалась в тот яркий солнечный день! Она, мама и папа, редкий раз вместе, здоровые, веселые… А через два часа отец уже лежал мертвый.

«Нет, нет, папа, папочка! – кричала она в отчаянии. – О Боже, мой папочка!..»

Тогда-то все и началось.

В доме с ними теперь находился раввин – худой впечатлительный молодой человек. Он родился и вырос в Америке, как и многие другие поселенцы; на его подбородке виднелись лишь клочки бороды, и из-за толстых очков казалось, что глаза занимают половину лица. Когда наступала ночь, он собирал прихожан в гостиной подвального этажа и читал им проповеди, в качестве темы всегда выбирая главу 17 строфу 8 книги Бытия: «И дам тебе и потомкам твоим после тебя землю, по которой ты странствуешь, всю землю Ханаанскую, во владение вечное; и буду им Богом».

Хар-Зион, как и другие, приходил на проповеди. Он покачивал головой и улыбался, когда раввин уверял их в том, что именно Божье провидение привело их к участию в священном «крестовом походе», что будущие поколения будут оглядываться на них с такими же чувствами признательности и гордости, какие они сами испытывают к героям еврейской истории. Хар-Зиону нравилось слушать дискуссии, посвященные Торе, чувствовать себя частью того богатого узора, каким была история еврейского народа. Еще в детстве они с братом Беньямином, очутившись в сиротском приюте (мать их умерла, а отец сошел с ума), часами вспоминали сюжеты из еврейской истории и предавались мечтам о том, как окажутся в земле своих предков и, подобно Иисусу Навину, Давиду и великому Иуде Маккавею, защитят ее от врагов Израилевых. Так они создали себе собственный мир, который стал для них подлинной реальностью и прибежищем от ежедневной горькой участи – холода, голода и побоев.