Последняя любовь Гагарина. Сделано в сСсср - стр. 23
Оля, да. Небольшой роман в курортном городке. Чёрное море. Галечный пляж. Камни впивались в спину, когда она садилась верхом. Вот и лето прошло, словно и не бывало.
Оля научила его курить траву – на юге с этим проблем не было. Их роман так и прошёл, словно бы со смазанным видоискателем. Нечёткость изображения. Взъерошенная, похожая на воробья. Умная, въедливая. Угловатая…
На всякий случай позвонил Танечке. Занято. Занята. Никому я не нужен… Только положил трубку на рычажки, звонок. Вздрогнул от неожиданности.
Звонит приятель Мишка. Мишка Самохин, рослый красавчик из второй реанимации. У него ещё брат-близнец есть, Сашка. Сашка Королёв. В мединституте над нами всегда прикалывались – близнецы, а с разными отчествами и фамилиями. Чудо природы. Мать одна, а отцы разные. Михаил Александрович Самохин. Александр Юрьевич Королев. Братья-близнецы. Гы-гы-гы.
У Гагарина мелькает мысль: на ловца и зверь. Может, не заморачиваться с бабами? Сочный, низкий голос Самохина звучит издалека, словно из-под земли. Ага, снова в разъездах. Откуда на этот раз? Душанбе, а где это? Столица независимого Таджикистана, где солнце и дыни…
– Ну и как там трава?
– Какая трава?
Мишка не курит. Мишка сугубо положительный. У него одна, но пламенная страсть. Он любит одну музыкантшу, о, это та ещё история. Искусство для искусства.
– Всё то же и те же, да? Постигаем специфику барочного исполнения? Въезжаем в как его… в аутизм?
– Ты хотел сказать – аутентизм? Нет, – Самохин воодушевился, – теперь мы перешли к особенностям раннего романтизма, сменили клавесин снова на скрипку.
– Но ты признался?
– В чём? – сделал вид, что не понял, взял междугороднюю паузу.
Хотя ответ очевиден – нет. Но Миша сделал вид, что связь прервалась… Или она в самом деле прервалась.
А случилось с ним вот что. Однажды, совершенно случайно, коллега билеты подкинула, сама пойти не смогла, и Миша, Михаил Александрович Самохин, попал на концерт камерной музыки.
В сонном облупленном зале филармонии выступали «Виртуозы барокко», коллектив, широко известный тягой к аутентичному (как в старину, на старинных же инструментах) исполнению музыки. Самохин слушал их первый раз, после работы, очень есть хотелось, в антракте перехватил в буфете сладкую булочку с чаем, расслабился. Сначала, в первом отделении концерта, он очень напрягался, хотел моменту соответствовать – всё-таки культурное мероприятие, духовность, все дела, прислушивался к внутреннему голосу и к тому, как душа себя чувствует, откликается ли на музыку.
А затем, после булочки и чая, восприятие наладилось, покатило как по маслу. Барочные опусы, изысканные и кудреватые, закрутились вокруг ушей, проникли в сердцевину организма и остались там горсточкой пепла, томительным послевкусием.
Миша Самохин сидел в пятом ряду, внимательно слушал Генделя и Перселла, от нечего делать рассматривая музыкантов. Благо их в «Виртуозах барокко» не так много, все на виду.
Девчушку со скрипкой из второго ряда он отметил сразу – то, как яростно она сражалась со сложными пассажами, неистово выпиливая незримые узоры и потрясая при этом густой, чёрной как смоль чёлкой. Полузакрытые азиатские глаза, блуждающая улыбка. Девчушка отдавалась искусству целиком – от макушки и до кончиков концертных туфель, которые (Миша ясно чувствовал это) находились под постоянным напряжением.