Последняя из рода Жар-Птиц. На перепутье миров - стр. 19
– Белояр, довольно, – перебил скакуна Иван.
– Чёй-та довольно? – встряхнул гривой конь. – Хорошая песня, душевная…
И тут же продолжил с усиленным рвением, пока никто ему рот не заткнул снова:
– Белояр! – рыкнул Иван, выходя из себя. Я лишь с интересом наблюдала за происходящим. Да, песня была, мягко говоря, неподходящей для дороги. Тягучая, плаксивая, заунывная. Слышала я её впервые, но тоска накатила сразу такая, что хоть ложись наземь да умирай от безысходности. Марьянка же с первой строки текст признала, – я заметила это по её сверкнувшим недобрым огнём глазам. Узнала и явно не обрадовалась. Ивану песнопения Белояра тоже не зашли. Так для кого, а главное, для чего конь устроил это представление?
Пока я размышляла, белогривый с упрямством осла под яростное пыхтение хозяина и Марьянки спел ещё несколько куплетов.
– торжественно закончил Белояр, и я поняла, кому адресовалась песня. Да и некоторое сходство имён могло натолкнуть на правильную мысль. Я не знала наверняка, но интуитивно чувствовала, – не любил Белояр Марьянку. По крайней мере, не видел её в роли зазнобушки своего всадника.
И песню эту он выбрал именно неслучайно. Недвусмысленно намекая, что в этом озере рыбку Марьяна не поймает.
– Я предупреждал, – хмуро сказал Иван и, резко развернувшись, схватил Белояра за морду. Сжал челюсти коня руками, и вдруг я увидела… Нет, быть того не может! Наверное, солнце напекло голову… Ну не могло же на самом деле такого быть, чтобы русский богатырь колдовал? А иначе, чем колдовство, обозвать происходящее у меня язык не поворачивался. Искрящиеся золотистые нити обмотали нос и подбородок коня, лишив того возможности открывать рот. И петь. И говорить.
По изумлённому и негодующему взгляду Белояра я поняла, что подобная выходка Ивану не была свойственна. Неужели из-за Марьянки так разозлился?
– Иванушка, не стоило с ним так сурово, – мягко пожурила Ивана Марьяна, а я непроизвольно передёрнула плечами. От приторного сахара в речах названой сестрицы Ивана вполне мог развиться диабет. – Всё ж товарищ верный твой, пусть и неразумный…
Белояр взвился и протестующе встал на дыбы. И если честно, я его понимала. Это он-то неразумный? Конь, который говорит и, простите меня, даже поёт?!
Иван не ответил. Легко потянув за поводья, усмирил взбунтовавшегося жеребца. Покачал головой.
– Позже освобожу. А ты подумай над своим поведением. Богатырский конь слушать хозяина должен, выручать из беды, а не притягивать новое лихо.
Белояр присмирел. Видимо, оба перегнули палку. И Иван, и сам конь. Хотя, признаюсь, я была на стороне белогривого. Ну ничего не могла поделать с неприязнью к Марьянке. Особенно после её ночных и дневных угроз.
– Ванюш, позволь на ручку твою крепкую опереться, устала я… – прижалась к Ивану Марьянка, воспользовавшись нашей остановкой. Белояр картинно закатил глаза. Неужели у меня научился?
– Дык, ежели устала, давай Белояр повезёт, – начал было Иван, но Марьяна пуще прежнего вцепилась в рукав его рубахи.
– Нет-нет, боязно мне. Он же… только что… вон как вскинулся. Да и недалече тут, своим ходом дойдём.