Последняя империя. Падение Советского Союза - стр. 25
Для Горбачева и его соратников оба варианта – и облачение России в тогу демократии (вариант Ельцина), и ее заключение в строгий костюм коммунизма (к чему стремились консерваторы) – были подобны воплотившемуся ночному кошмару. В умах россиян зрели семена идентичности, не в полной мере соответствующей советской и опровергающей приверженность имперскому прошлому, настоящему и будущему, которая лежала в основе целостности СССР. Угроза российского суверенитета обсуждалась на Политбюро еще в начале лета 1989 года. Вадим Медведев, в то время ведущий идеолог партии, высказался против предоставления России прав, которые уже были признаны за другими республиками: “Если мы оформим ее так же, как другие республики, то неизбежно превращение СССР в конфедерацию. РСФСР – стержень Союза”.
Горбачев с ним соглашался: “Восстановить авторитет России – это да. Но не путем суверенизации России. Это означало бы вынуть стержень из Союза”. Было неясно, как сочетать усиление российского влияния с отказом в суверенитете (к которому стремились другие республики). Решение проблемы отложили, но сама проблема осталась. Рыжков на заседании Политбюро в ноябре 1989 года сообщил: “Надо бояться не Прибалтики, а России и Украины. Пахнет общим развалом. И тогда нужно другое правительство, другое руководство страны, уже иной страны”. Осенью 1989 года мало кто предполагал, что уже через несколько месяцев пророчества Рыжкова начнут сбываться>15.
В мае 1990 года, после трех туров голосования, с относительно небольшим перевесом (535 голосов – за, 467 – против) Ельцин стал спикером российского парламента. Но декларация политического суверенитета России, предложенная им несколько месяцев спустя, получила поддержку уже двух третей депутатов. Выступая перед депутатами, Ельцин сказал: “Сегодня центр для России – и жестокий эксплуататор, и скупой благодетель, и временщик, не думающий о будущем. С несправедливостью этих отношений необходимо покончить. Сегодня не центр, а Россия должна подумать о том, какие функции передать центру, а какие оставить себе”. Так появился новый защитник России. Летом 1990 года руководимый Ельциным парламент объявил Россию суверенным государством и заявил о главенстве российских законов над законами СССР. Осенью того же года Рыжков на Политбюро заявил, что ни одно из его распоряжений не было исполнено. Вскоре он был уволен Горбачевым в рамках кадровой перестановки в Совете Министров, целью которой было прекратить “парад суверенитетов”>16.
Когда большинство советских республик объявило о своем суверенитете, не было и намека на уместную формулу, определяющую их новые отношения с союзным центром. Конституция СССР предоставляла фасад для сверхцентрализованного государства и даже гарантировала республикам право покинуть Союз, но не предлагала инструментов для урегулирования взаимоотношений. Фактически республика либо находилась в составе Союза и под полным контролем Москвы, либо покидала его. Литва хотела выйти из СССР, тогда как Россия, Украина и некоторые другие республики стремились к новому договору. Горбачев сделал все возможное, чтобы не допустить ухода Литвы и не дать российскому парламенту избрать Ельцина и объявить о суверенитете. В обоих случаях он потерпел фиаско. Советское политико-экономическое пространство распадалось, углубляя экономический кризис и угрожая существованию самого СССР.