Последний ряд, место 16 - стр. 25
На подземной стоянке Дана уложила папку в багажник, забросила сумочку на заднее сиденье своей любимицы, белоснежной «Вольво ХС-40» с электрическим двигателем, села за руль и включила мобильный телефон. Он замигал лампочками и запищал, сигнализируя о непринятых сообщениях и пропущенных звонках. Дана завела машину, установила телефон на держатель и проглядела список пропущенных звонков. «Алина». Дочь вернулась домой из школы и, конечно, хотела узнать, что ей есть. Подождет. В семнадцать лет пора думать самой и принимать самостоятельные решения. «Даммер». Этот звонил несколько минут назад. Наверняка хотел выяснить подробности судебного решения. Тоже подождет. Дана представит ему подробный отчет и будет рассказывать обо всех перипетиях дела лично, сидя в «царском» кресле в его кабинете. Чтобы видеть, как будет меняться лицо шефа по мере ее рассказа о провале великого Хесина. В этом удовольствии она себе не откажет. Дана ткнула в строчку с надписью «мама».
– Здравствуй, моя девочка!
Мама была единственным человеком, к которому Дана относилась тепло и нежно. К дочери она была требовательна и строга. Отношения с отцом были доверительными, он советовался с ней по юридическим вопросам своих многочисленных бизнес-идей и называл «умницей». Она рассказывала ему о тонкостях своих дел, выслушивала его вопросы и комментарии, многие из которых были вполне дельными. Но только к матери Дана испытывала щемящее чувство нежности, такое, что иногда слезы наворачивались на глаза, когда мама обнимала ее за плечи.
– Здравствуй, мамуля!
– Я звонила тебе все утро, но твой телефон был выключен.
В голосе Веры Борисовны Шварц звучали недовольство и удивление. В свои шестьдесят лет эта крепкая женщина с открытым лицом, которое несколько портили курносый носик и широкие скулы, сохранила замашки домашнего диктатора и никогда не оставляла попыток командовать мужем, дочерью и сыном. Дочь и сын управлению поддавались с трудом, и вся властность Веры Борисовны доставалась мужу Генриху, который, любя жену, всегда находил в себе силы относиться к ее распоряжениям, указаниям и приказам с насмешливой иронией.
Дана сделала вид, будто не замечает недовольства в тоне матери.
– Вижу, мамуля, – ласково проворковала она. – Пять звонков от тебя за последние два часа. Я была в суде. Что-нибудь случилось?
– Случилось? С чего ты взяла?
Мама, которая, видимо, сочла пребывание в суде уважительной причиной для отключения телефона, постаралась придать голосу беспечность, но ей это плохо удалось. «Значит, все-таки что-то произошло», – решила Дана.
– Пять звонков, – Дана улыбнулась. – Обычно ты обижаешься после второго. А после третьего наговариваешь мне текст о неблагодарных детях, забывающих своих родителей и не считающих нужным даже перезванивать им после «сотен звонков».
– Я наговариваю тебе такие тексты?! – возмутилась мама, но не выдержала строгого тона и рассмеялась. – Иногда я и в самом деле на тебя сержусь. Но сегодня ничего не случилось. Просто тебя разыскивает Сабина Пастер.
– Кто?
– Сабина. Твоя подруга. Та самая, которая была Кауфман, а после замужества стала Пастер.
– А-а-а, Сабина! Господи, сколько лет мы с ней не виделись?
– Ты окончила школу двадцать лет назад. Ты уже не так молода, моя девочка, – в голосе мамы зазвучала ироничная грусть.