Последний рейс «Фултона» - стр. 51
И может, он бы узнал этого человека, но тот сразу же отвернулся, широко перекрестился на горящий город.
Шлепая по густой воде деревянными плицами, оставляя в ней маслянисто-тусклый след, пароход направился в сторону моста. За кормой, на привязи, прыгали на волне две лодки.
Пароход растворился в тумане, на барже облегченно выдохнули. У моста послышались редкие выстрелы и смолкли.
В это утро, воспользовавшись туманом, из города вырвался на «Пчелке» сам Перхуров. Обязанности «главноначальствующего» принял на себя генерал Маслов – тот самый, которого осенью семнадцатого года Тихон вел в Коровники.
Месяцы заключения не пошли генералу впрок, только озлобили. Видимо, ненависть к Советам затмила рассудок генерала, если он согласился продолжить дело, уже обреченное на поражение.
Маслов гнал на позиции всех, кто мог держать винтовку, – раненых, гимназистов, обывателей. Даже сколотил отряд бундовцев, что монархисту Перхурову никогда бы и в голову не пришло. Правда, эти разбежались раньше, чем дошли до позиций, и винтовки умыкнули.
Огонь выжирал целые кварталы. Горел город, и ночью узникам баржи смерти казалось – горит сама Волга. Взлохматилось пламя над Демидовским лицеем. На барже не сразу поняли, что же так ярко пылает там. Кто-то знающий объяснил – библиотека. Хлопья от сгоревших книг взлетали в небо черными птицами, кружили над лицеем, долетали до Волги, падали на баржу серым пеплом.
После потери моста мятежники переправлялись с берега на берег лодками, катерами. Артиллерия красных била по ним, доставалось и барже. Взрывом оборвало трос кормового якоря, теперь их держал только становой.
Через пробоины баржа заполнялась водой. Кто мог двигаться, отчерпывали ее фуражками, черпаками из березовой коры. Но вода все прибывала.
Умер доктор. Сел у борта, накрыв голову жилеткой, и больше не поднялся. Резов совсем обессилел, лежал на поленнице неподвижно, словно покойник в гробу, только взгляд мрачный, упрямый. Степан Коркин еще бодрился, но нога распухла, гноилась.
Мертвых уже не оттаскивали на корму – не было сил. И они лежали рядом с живыми.
На тринадцатый день Волга вскипела под ураганным ливнем. Уродливо набухла, подернулась мутной пеленой. Вода хлестала в баржу сверху, фонтанами била из всех пробоин.
Тихону чудилось, что сидит он дома за столом, из большой миски хлебает щи, а напротив – мать и сестра. Смотрят на него, жалостливо вздыхают.
Видел Сережку Колпина, как стоят они с ним на крыше сарая и глядят в небо, в котором набирают высоту белые голуби.
Очнулся от толчка – Степан Коркин протягивает ржавый гвоздь.
– Надо трос рвать… Потонем…
По сложенным дровам Тихон выбрался на носовую надстройку, гвоздем пытался оборвать пеньковые пряди толстого просмоленного каната. Гвоздь гнулся, обламывались ногти, а канат не поддавался.
Вконец обессиленный, Тихон спустился вниз, пластом лег на дрова. Кто-то из узников взял у него гвоздь, полез на надстройку. Потом другой.
– Не получится… Надо плыть к своим… Пока дождь…
– Не могу… Нога как не своя, – ответил Тихону Коркин.
– Я поплыву… Только отдохну…
Их разговор услышал Иван Резов, склонился с поленницы:
– Не надо, Тихон… Не доплывешь…
– Я должен… Два раза не тонут…
Резов и Коркин пытались отговорить, но он уже не слышал их. Отдышавшись, полез через борт. Упал в кипящую воду, и течение, усиленное ливнем, понесло его к Стрелке…