Последний пир - стр. 13

В дальнем углу чердака был выход на крышу. Обычно мальчишки приходили сюда на спор – за свинцом; металл расплавляли и выливали в холодную воду, где он застывал причудливыми кляксами. Мы поднялись вдоль трубы, расположенной на стыке двух крыш, и спустились на другую сторону, к перилам над внутренним двориком, где доктор Форе держал свою собаку. Был конец лета, в воздухе стоял смрад недавно унавоженных полей. Вокруг расстилалось темное море без единого огонька. Крестьяне жили как скот: безропотно вставали и ложились вместе с солнцем, управляемые временами года.

– Господь навонял, – сказал Маркус. Кто-то хихикнул, кто-то попросил Маркуса не богохульствовать. Не обращая на них внимания, я сунул руку за пазуху.

– Можно? – спросил я Эмиля.

Он уставился на меня запавшими глазами, подсвеченными желтой луной, и едва заметно закачался на месте.

– Ты судья. Я хочу заняться собакой. Можно?

– Давай, – сказал он.

Я открыл сумку, вытащил оттуда окровавленный кусок мяса и бросил вниз: он шлепнулся на булыжники внутреннего двора. Его приземление было встречено громким лаем – Маркус выругался, Эмиль застонал, но лай тут же затих и сменился чавканьем. Никто не зажег свет и не открыл окно. Чавканье утихло, и пес заскулил, прося добавки.

– Сюда. – Я поманил к себе остальных.

Все столпились вокруг, и мне пришлось проталкиваться через них к Эмилю. Он стоял на краю крыши, белый как простыня.

– Не трусь, – прошептал я.

Эмиль поднял голову, и его лицо внезапно переменилось, словно в доме поселились новые хозяева. Он уверенно прошел сквозь толпу к перилам и посмотрел на безобразную псину.

– Брось ему еще, – приказал он.

Собака съела окровавленный кусок и подняла голову, чтобы выслушать обвинения.

– Ты обвиняешься в том, что принадлежишь доктору Форе. А также в том, что скверностью своего нрава не уступаешь хозяину. Ты обвиняешься в уродстве и беспардонном поведении. Признаешь ли ты свою вину? – Зверь заскулил, выпрашивая еще мяса, и Эмиль кивнул. – Обвиняемый вину не признает.

Я бросил обвиняемому еще кошатины и испугался, что мяса не хватит до конца суда. Эмиль, по-видимому, подумал о том же: он обратился к адвокату, приказав ему говорить коротко и по сути, а свидетелю – внимательно следить за происходящим. Очень важно, чтобы все было по справедливости.

Такого Эмиля мы еще не видели. От сопливого нытика с распухшим от слез лицом не осталось и следа.

– Начинайте, – велел он.

– Наказывать собаку за грехи владельца – все равно что наказывать слугу за послушание хозяину. Животное ни в чем не виновато. Если бы пес принадлежал мне или вам, а не доктору Форе, он был бы ровно такой же. Стали бы вы его судить в таком случае?

Два мальчика тихо захлопали, и я одобрительно кивнул. Речь была хорошая, понятная каждому и ясно излагающая суть возможной ошибки. Но что скажет Эмиль?

– Собаке выдвинули два обвинения. Оба – очень серьезные. Она принадлежит доктору Форе и обладает ужасным нравом, а также омерзительной внешностью. Самое же страшное заключается в сочетании этих грехов. Когда двое преступников вместе задумывают совершить преступление – это заговор. В нашем случае налицо преступное сочетание двух грехов. Суд требует, чтобы вы доказали справедливость двух утверждений: что пес не омерзителен и что он не принадлежит доктору Форе… Жан-Мари, еще мяса.