Последний из Первых Миров – На Границе Эпох - стр. 3
"Кровать‑чудовище" Френтоса, переместившись от одного угла изгиба себя самой в другой, резко заскрипела и пошатнулась, а сам Френтос подскочил на месте, будучи мгновенно встреченным потолком. Кажется, столкновение лишь на секунду успокоило его, еще ничего не понявшего от пробуждения. Уже через эту самую секунду он завыл волком, схватил свою «великую» подушку, крепко уткнул свое лицо в нее, и начал утреннюю разминку для языка и горла. От ругани Френтоса мгновенно пострадало почти все его окружение, а получившие свою дозу обычных в лексиконе Френтоса слов, тараканы, сидевшие за шкафом, затем в ужасе сбежали в дыры под стенами. Ругань Френтоса о том, как он сладко спал, и как его бесит потолок, не знала границ. Ну, разве что, кроме одной из дверей в нашей комнате, за которой лежала его красноволосая погибель. Звали эту погибель Тарготом, и, пока сквернословящая подушка, уже совсем скрывшая лицо брата, не добралась до него, нужно было её успокоить.
– Мне тоже несладко пришлось, кстати. Но я, ведь, не ору? – решил совершить хоть какую‑то попытку успокоения чудовища я.
Подушка, поначалу, замолчала, а затем, сопровождаясь скрипом кровати‑монстра, повернулась ко мне. Я даже вздрогнул – ох уж эти "атрибуты" Френтоса. Долго молчать они с подушкой, конечно, не собиралась, и теперь уже долю ругани получил и я. От слов в мой адрес хотелось мне тогда ударить явно не чистую, да и заколдованную нечистыми силами подушку, но, вспомнив, как Френтос покупал её втридорога на рынке, пускай она и качества была никакого, мне снова стало ее жалко, и я решил просто повторить попытку с успокоением.
– Меня тут чуть не убили, а ты еще и орешь как дебил… – продолжал потирать лицо я.
Очередная секунда молчания дала мне возможность как раз представить себе впечатления Френтоса от услышанного. Пусть и вряд ли я сумел удивить его, я вполне мог хотя бы успокоить его. Скорее всего, выражение его лица было бы просто слишком сложно описать, хотя его цвет теперь я угадал сразу.
– Да вот и лечь поспать на минутку нельзя, тебя уже убивают! – прокричал Френтос, отбрасывая на край кровати от головы чудо‑подушку.
Лицо же его, как оказалось, и было всего лишь ужасно покрасневшим от столкновения с потолком. Хотя и, возможно, от злости. Ударился он неслабо, хотя и виноват в этом был, на самом деле, он сам. Как и всегда, лишь едва освещаемый играющим по комнате от пыли золотистым блеском, солнечный свет заставлял его щурить глаза, что он сам делать очень не любил, больше желая вечно буйно их на все выпучивать. Теперь лицо его закрывали и такие‑же буйные, тонкими прядями, черные сальные волосы, прилипшие к грязным скулам.
Я, поначалу, думал сказать Френтосу, что нападение это очень вряд ли происходило наяву, но…
Дверь, ведущая в другую комнату справа от меня резко распахнулась от тяжелого удара не менее тяжелой ноги, а из нее вылетел уже вооруженный своим любимым мечом Тоги Таргот. Самый старший из нас троих брат, и, при этом, самый ответственный, или, говоря проще, самый главный. Да и, наверное, теперь, судя по виду, самый не выспавшийся, пусть, как я и говорил раньше, меня вообще брали сомнения, что он когда‑нибудь спал по‑настоящему, а не ложился лишний раз подумать о наших общих делах.
Вдруг образовавшаяся немая пауза, в течении минимум секунд десяти, не прервавшаяся даже мощным ударом выбитой Тарготом двери о стену, прервалась лишь падением Френтоса, по его же воле, и его чудо‑подушки, на пол. Только после этого Таргот, наконец, пришел в себя.