Последний день. Преломление - стр. 6
«Распорядись, чтобы убрали падаль и вообще навели порядок, развели тут бардак». Орудия бичевания валялись на залитых кровью камнях, где их побросали перетрухавшие экзекуторы.
Глоток 6.
Резко отбросив, закрывавшую вход в тюремное помещение, дерюгу Валлий шагнул в душное вонючее помещение. Внутри сидели и негромко разговаривали: палач, вернувшийся недавно с горы, где он с подмастерьем с утра прибивал к распятиям двух осуждённых, плешивый кастрат казначей, закончивший оформлять в казну изъятую у провинившихся экзекуторов взятку и делавшего какие-то пометки в своих бесконечных подсчётах и переводчик, сидевший на низкой скамеечке и отмывавший кисти в грубой глиняной чашке. Эту троицу связывала какая-то странная дружба; особо ценимые Пилатом за свое мастерство, привилегированные; они частенько сидели вечерами на угловой террасе внутреннего двора, прихлёбывая вино и ведя неторопливые беседы. Иногда к ним присоединялся прокуратор, и тогда беседа затягивалась глубоко за полночь.
«Свой процент тоже сдал в казну?» – пошутил сотник, обращаясь к палачу.
«Оплаченную отдельно работу, я всегда делаю сам» – равнодушно ответил тот, «и если за смерть заплачено, нечего зря мучить человека. Мне хватило бы и половины тех ударов, которые сделали эти косорукие недоноски, чтобы отправить этого бедолагу к Плутону». Палач кивнул в тёмный угол, где брошенный туда солдатами Спаситель, полусидел-полулежал, часто и неровно дыша.
«А за те гроши, которые были заплачены этими иудейскими скупердяями, я и пальцем не пошевелю. Мне казённых обязанностей хватает. Только что пришел с горы и теперь опять туда с тобой тащиться».
На улице послышалось звяканье и плеск воды. Взвыла добиваемая собака. Подмастерье наводил порядок. Потом отогнув дерюгу он вякнул вызывая переводчика на улицу.
«Он до горы то дотянет?» – спросил Валлий палача.
«Кто его знает… Так-то вообще не жилец».
С улицы послышался взбешённый визг старой бабы. Валлий отодвинул дерюгу и выглянул во двор. Перед спокойно стоящим переводчиком, брызгая слюной, орал и корчился от ярости верховный жрец. Крутясь на месте, он то и дело тыкал указательным пальцем в сторону таблички с чернеющими на ней буквами.
«Пошел на хер, как написал, так и написал» – ровным голосом отчеканил переводчик по-гречески. Развернулся и согнувшись прошмыгнул под рукой сотника в помещение. Жрец от никогда не слыханного им ранее оскорбления заткнулся и дёрнулся всем телом так, будто и в самом деле дюжий мужеложник с размаху вставил свою "дубину" в его задний проход. Несколько раз судорожно вздохнув, жрец засеменил к выходу со двора.
Валлий посмотрел на прислонённую к освещённой солнцем стене, состоящую из трёх скреплённых между собой пазами досок, табличку. Буквы, нанесённые кистью на влажные, очищенные и отмытые от предыдущего приговора, доски немного растеклись, но были читаемы. "Иисус Назареянин Царь Иудейский", прочитал сотник верхнюю латинскую надпись.
Шагнув назад в помещение, спросил переводчика: «На других наречиях тоже самое написано?»
«Конечно»
«Смотри, нажалуется он на тебя Ироду, достанется тебе "на орехи"».
Палач и казначей, внимательно слушавшие их диалог, захохотали. Переводчик закончил мыть кисти, положил их сушиться на мешковину и лукаво улыбаясь, посмотрел на Валлия: «Ты хорошо сказал, центурион. Я оценил твою шутку. Высшая похвала».