Последние - стр. 13
– Доброе утречко, господин офицер! До ветру пошли, так с крыльца не оправляйтесь, нужник под сараем, я тропку размела. Пользуйтесь.
И понесла поленья мимо Артура, слегка задев его полой тулупа. Все! Какие после этого поцелуи? На самом деле постояльцы вчера с крыльца мерялись, у кого струя дальше достанет. Позорище. Он бы не вернулся в избу, пока все не встанут, чтобы не встречаться с кареглазой хозяюшкой один на один, да ведь мороз, а вышел в исподнем под шинелью. Прошмыгнул обратно, лег, будто опять заснул.
Плохо, когда сон не идет, а глупые никчемные мысли в голову лезут. И не то чтоб сами лезут, а нарочно Артур думает-гоняет эти мысли, малодушно заставляя длиться ночь, будто, уткнувшись носом в стену, отодвигает несчастье, которое, судя по явившемуся во сне Володьке, несет этот день или даже весь этот поход, на арапа, нелепо спланированный, но так удачно начавшийся. Вот что сегодня ждет их отряд в Ныробе? Новый бой? Пусть, лишь бы не засада. И удастся ли прорваться через Чердынь к Соли Камской, чтобы, отыскав там выход на Бабиновскую дорогу, бежать по ней за Урал к Верхотурью, на соединение с Колчаком? Все на юг, на юг и на восток. В конце лета на Пермь грозились идти. Теперь уж и не вспоминают в штабе – ясно: не взять Пермь нынешними силами. Винтовок полно, а кто из них стреляет? Личного состава еле-еле набрали. После трех мобилизаций не осталось народу на севере. Старики да ребятишки – и все. Нынешнее наступление по духу и по заявленным целям больше похоже на побег. Догнать Колчака? Остановить сибирское войско на рубежах? Бежать с ним дальше? Куда? Неясные цели. Нет ясной цели.
Так же отчаянно и отчасти малодушно в ноябре 1917-го он бежал на север. Когда улеглись страсти после провала восстания юнкеров в Москве и Петрограде, кадетов, которые жили в городе, распустили по домам. Воодушевление, с которым офицеры и юнкера Петрограда дрались 29 и 30 октября, сменилось унынием, и хотя городская инфраструктура, казалось бы, работала, как прежде, город нес на себе отпечаток боев, запах крови, следы разрушений. Город дышал готовностью к войне, он был опасен. Временное правительство пало бесповоротно, стоял вопрос о предательстве генерала Краснова, присутствие которого в Гатчине так вдохновляло восставших, но никоим образом не сказалось на результате их героических усилий и жертв. Результат нулевой, жертвы несоразмерные. Говорили о необходимости пробираться на юг и там формировать заново армию. Но предстояли еще выборы в Учредительное собрание, назначенные на 12 ноября. Многие верили. Многие говорили: следует дождаться Учредительного собрания. С этими небывалыми в истории страны всеобщими выборами еще оставались некие надежды, чаяния, перспективы.
Дядя Николай, вернувшись из чайной, очень явственно обозначал наличие этих перспектив, не умея, однако, не только вербализовать, но даже более-менее точно артикулировать свою позицию. Николай Бауэр в семье, да и во всей немецкой колонии, был тем, что англичане обозначают термином «кривая утка». Русские говорят «семья не без урода», но в случае с дядей Николаем такая поговорка не вполне годилась. Было бы слишком грубо и несправедливо называть его «уродом», имея в виду, что в обычном своем состоянии дядя проявлял достаточное усердие, трудолюбие и способность руководить работами в поле и в огороде, и по содержанию своей усадьбы и соблюдать все принятые в колонии правила общежития.