Последние дни Спартака - стр. 24
Свой самый счастливый день в жизни я вспомнил неожиданно, спустившись однажды к заводи. Присев на корточки, я долго и неотрывно смотрел в густившуюся темноту прибрежной речной воды. Вода действительно была темной, но не мутной, и песчаное, кое-где усеянное мелкими круглыми камушками-голышами дно четко просматривалось сантиметров на десять-пятнадцать от берега, теряясь затем в уходящей во мрак глубине. Иногда вода вздрагивала от очередного падения капли с поникшего ивового листка, и тогда по ее поверхности будто пробегала едва приметная судорога. Вокруг такая же застывшая теснилась тишина, не нарушаемая даже беззаботным гимном-стрекотом неистребимых кузнечиков, доносившимся со стороны прибрежного луга. Сквозь густые ивовые ветви затейливым калейдоскопом пробивались тысячи лучиков солнечного света, слепили глаза, если смотреть вверх, на них, но под ивами все равно царил мягкий, баюкающий полумрак. Казалось, здесь ничего не изменилось за те годы, что не был я у реки.
Внезапно мной овладела грусть, и на ум пришла мысль, что даже этот день, как близнецы-братья, был похож на тот, самый счастливый день в моей жизни. Должно быть, со стороны это выглядело очень глупо – почувствовать себя счастливым в тот самый час, когда для других в нем нет ничего счастливого, а движется своим чередом самый обычный, будничный, теплый, июньский день. Пусть даже он был прелестен и неповторим своим природным очарованием, пусть даже готовился он передать бразды правления приятному, чуточку прохладному, вечеру – все равно для других в нем не было ничего необычного. Но он имел значение для меня и человека, который также имел для меня значение.
Неожиданно поднялся легкий, почти неразличимый ветерок. Сперва он слегка зашевелил листья, заставив пугающе содрогнуться тысячи свисающих с них капелек-слез. Потом добрался до меня и обдал мое лицо тихим, приятным дуновением. Я с наслаждением втянул в себя новый, принесенный им аромат. Пахло свежескошенным сеном с того берега, и еще чем-то, до боли знакомым. Минутная стрелка отсчитала не один круг, прежде чем я догадался, что пахло прошлым…
И тут я будто перенесся во времени, в какой-то неотличимый от других миг преодолел все расстояния, и оказался там, тогда, с ней. И снова жил тем счастьем и переживал те чувства, и видел все так, как если бы все происходило сейчас. Вот мы идем: она чуть впереди, иногда скашивая на меня взгляд, о чем-то думая и тихо, мелодично говоря, и вдруг метнулась с дороги, с восхитившим меня задором, в прибрежную траву, к самой реке.
Уже там, поддавшись желанию свободы, как это бывает в таких случаях, Настя сняла легкие кроссовки и сунула внутрь светлые носочки, потом легко несла их в одной руке, неторопливо ступая босыми ногами по тонкой, ухабисто петляющей вдоль берега тропинке. Иногда она оборачивалась, чтобы убедиться в том, что я не отстал и по-прежнему следую за ней. Тогда ее лицо озарялось светлой, мимолетной улыбкой, и она, кивнув потаенным думам, неспешно продолжала путь.
Держась за ней, я передумывал о многом. О том, что день на удивление прекрасен, как никогда прежде из виданных мной дней, и что в небе почти нет облаков; о том, что от реки сегодня веет новым, неведомым спокойствием, и над водой будто струится невесомая белесая паутина, рождающаяся неизвестно как и где; о том, как все же точно, стройно вписывается в мое настроение словно сошедшая с холста художника березовая рощица по левую от нас руку, и как забавно на ее фоне выглядит выпущенная на выпас пегая, в рваных белых пятнах, корова. Равнодушно скашивая по сторонам большие, влажные глаза и смешно дергая треугольными, с прозрачной бахромой по краям, ушами, она лениво хлестала себя хвостом по крутым, вздувшимся бокам, отгоняя гудящий рой назойливых слепней и оводов, и меланхолично жевала травяную жвачку, неторопливо наслаждаясь течением собственной жизни.