Последнее знамение - стр. 49
Руки потянулись к длинной тунике, на талии которой был закреплен широкий кожаный пояс. Цае страшно захотелось примерить на себя эту удивительную вещь, хотя она и понимала, что делать этого никак нельзя.
Может, хотя бы посмотреть, как этот костюм выглядит целиком? — уговаривала она себя. – Я только одним глазком.
Она положила тунику на кровать и вернулась к ящику, чтобы достать оттуда такие же темно-серые с золотыми нитями хлопковые шаровары. Когда она расстилала их на кровати, под ее руками в кармане шаровар послышался едва заметный хруст.
Бумага? – удивилась Цая. Поддавшись своему чутью, она достала содержимое кармана и обнаружила там сложенный вчетверо листок, на котором виднелись пятна крови. – Что это может быть? – Цая не смогла сдержать любопытство и развернула лист.
«Жрец Харт… Киллиан», – начиналось письмо. – «Я был бы рад написать «сынок», но мы оба с тобой знаем, что это лишь сентименты, на которые я не имею права по долгу службы…»
Цая с замиранием обоих сердец пробежала глазами по написанным строкам. Кое-где чернила размазались, местами их перекрывали пятна крови, однако ей удалось прочесть все. Когда глаза остановились на подписи, Цая ахнула, прижав руку ко рту, по всему ее телу пронеслась волна жара, смешавшая в себе ужас, злость, шок и какое-то странное щемящее сочувствие.
– Искренне твой Бенедикт Колер, – прошептала Цая. Ей нужно было произнести это вслух, потому что иначе она не могла поверить, что читает послание великого палача Арреды. Она считала этого человека страшнее любых монстров, ужаснее любой напасти. Разве можно было представить, что у него вообще было сердце и он мог кого-то искренне любить и оберегать?
Конечно, в глазах Цаи это письмо не делало Бенедикта Колера лучше – на его руках слишком много крови, не только данталли, но и людей. Он убил родных Цаи… убил Жюскина… Он сотворил больше ужасного, чем любой другой житель Арреды. Однако его письмо некоему Киллиану Харту стало для Цаи шокирующим откровением. Казалось, Бенедикт Колер вложил в свое послание всю любовь, на которую был способен, и лист бумаги почти звенел от напряжения в руках Цаи. Что за человеком должен быть этот Киллиан Харт, если великий палач Арреды проникся к нему столь теплыми отцовскими чувствами?
За своими размышлениями Цая не услышала, как открылась дверь в хижину и по половицам застучали чьи-то стремительные шаги. Она опомнилась, лишь когда услышала суровый оклик хозяйки дома:
– Эй! – Аэлин Дэвери стояла на входе в комнату, ее рука замерла на рукояти паранга, висевшего на поясе. – Какого беса ты здесь делаешь?!
Цая вздрогнула и выронила письмо. Лист неспешно продрейфовал по воздуху и с тихим шелестом упал на пол. Цая беспомощно посмотрела на Аэлин – ей пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть охотницу, ведь она была одета в красное. Ее гнев ощущался почти физически. Цая даже подумала применить нити к ее сознанию, чтобы немного успокоить ее, однако отчего-то не стала этого делать.
– Прости меня, пожалуйста. – Она покорно опустила голову, готовая выслушать поток ругательств. – Я сама не знаю, что меня сюда потянуло. В лагере было суетливо, мне захотелось спрятаться, и я пришла сюда. Это получилось… само собой.
Аэлин заметила за спиной Цаи разложенный на кровати дорожный костюм из Малагории, а после опустила взгляд на окровавленное письмо Бенедикта Колера, которое она вытащила из его кармана после битвы в гратском дворце.