Последнее путешествие, или Секрет племени Боро-Роро - стр. 42

То же самое можно было сказать и о навыках пятого и последнего члена маленькой команды – судового механика, знатока паровых машин Клода Мишона, для друзей – «Шассёра». Прозвище это, означающее «башмак», он получил на службе во флоте Третьей Республики за характерную форму носа, в самом деле, напоминающего тупой носок матросского ботинка. Несколько лет назад в сражении при китайском Фунчжоу (там он в чине премьер-старшины командовал сорокатонной железной миноноской) Шассёр попал в плен и после множества перипетий оказался в составе отряда, которым командовал капитан второго ранга Казанков. Отряд этот, составленный из русских добровольцев, помогал повстанцам-аннамитам в действиях против французских колонизаторов, и Шассёр, оказавшись перед выбором – сдохнуть от голода и лихорадки в гнилой яме, накрытой бамбуковой решёткой, или перейти на другую сторону – принял верное решение. И – не разочаровал ни кавторанга, ни новых своих сослуживцев, унтера Осадчего ни Матвея Анисимова, превосходно управляясь с механизмами катеров и трофейных французских канонерок.

Когда дело доходило до боя, бывший премьер-старшина не отсиживался за спинами своих новых товарищей, а на вопросы же – не мучает ли его совесть из-за «смены флага» – отвечал, что раз уж бывшие сослуживцы пальцем не пошевелили, чтобы вытащить его из плена, то и он больше ничем им не обязан. Словом, Шассёр повёл себя истинным французом – как прокомментировал это Вениамин Остелецкий, который по завершении кампании взял француза под своё крыло. Он же устроил его в воздухоплавательное бюро механиком, где бывший премьер-старшина и трудился, пока не получил предложение войти в экипаж «Капитана Немо», став, таким образом, четвёртым и последним из спутников барона Греве. Сейчас он вместе с остальными ковырялся с разобранными на части винтовками и револьверами в пассажирском салоне «Луизы-Марии», добродушно переругиваясь с Осадчим. Эти двое ещё в Индокитае успели присмотреться друг к другу и с тех пор между ними установились уважительные отношения – как и подобает профессионалам, способным оценить по достоинству чужое мастерство. Матвей, узнав, что эти двое войдут в команду дирижабля, не на шутку обрадовался – лучших товарищей для рискованного предприятия сыскать было трудно.

– Ну что, подельнички, авралу конец? – прогудел Осадчий. – Всё, зашабашили?

На своих занятиях бравый унтер прибегал к своеобразной манере речи, вворачивая словечки и обороты из казачьего, матросского, арестантского и бог ещё знает каких жаргонов. Греве, единственный среди присутствующих офицер, не возражал и даже посмеивался над пассажами Осадчего бравого унтера; что касается французского литератора, то он ни слова не понимал, догадываясь о смысле слов «инструктора» лишь по ухмылкам прочих слушателей.

– Ежели все – выкладывайте стволы на стол и грабки, ручонки то есть, приберите! – продолжал разливаться бывший унтер. – Проверять буду, а ежели кто забыл прикрутить какую пумпочку – ещё сто раз будет заново собирать и разбирать, пока остальные на палубе груши известно чем околачивают. Самолично прослежу безо всякого снисхождения!