После запятой - стр. 5

Дошло до того, что вместо лиц и тел моих собеседников на меня скалились их черепа и скелеты. Я никого не могла всерьез воспринимать. Когда же это кончилось? Однажды ночью. Я очередной раз не могла заснуть, вся в рыданиях из-за отчаянной жалости к людям. И тут впервые додумалась поинтересоваться, неужели нет выхода. Что-то во мне поспешило заверить, что нет, предчувствуя мой ответ. Но честность и жалость победили. Есть, просто никто раньше не решался. Устроив дотошную самопроверку на искренность – согласна ли на это при условии, что даже самая последняя ябеда и самый вредный хулиган – ты представь, представь их лица – и что никто никогда не узнает, и не вспомнит, потому что условие такое, чтобы сразу все без исключений и чтоб никто не знал. После болезненных колебаний я все же получила твердое «да» и, собрав все мужество, начала призывать Бога, чтобы Он забрал окончательно и бесповоротно мою жизнь в обмен на бессмертие каждого с этой минуты… Небеса не разверзлись, гром не грянул. Может, Он видит, что я не совсем искренна? Господи, я решилась в здравом уме. Предвижу все последствия. Согласна принять. Опять ничего. Может, мне не хватает страстности? Нужно напрячься. Не совсем так: я сказала страстности, а не злости. Примирение наступило вдруг… Я решила, что догадалась, почему моя жертва отклоняется. Ничего ведь не бывает просто так – на меня возложена миссия. Я должна вырасти и придумать средство от смерти. Конечно, будут еще жертвы, надо торопиться. Только бы мама и папа дожили. Черепа мне больше не виделись. Однако смерть не так уж страшна, как казалось. Но очень уж она реальна. Я ожидала больше тайны. Есть ли вообще где-нибудь тайна? Я чувствую, что есть, но очень неуловима… Вечно ускользает, стоит подойти к ней вплотную. Как в жизни, когда, бывало, проходишь дождливыми сумерками незнакомым двором, и вдруг из раскрытого занавешенного окна на втором этаже вырывается музыка, смех и осколки света… Тебя озаряет воспоминание, что там живут сказочные красивые существа с неземными треволнениями и радостями. А не потасканный муж, толстая жена и сопливые дети – как торопится подсказать опыт, преданно глядя в глаза и заискивающе поводя большими пушистыми ушами… Тогда попадаешь неожиданно в щель, с одной стороны которой такой мир, а с другой – такой. И возможность выбора. В этой щели она выступает на первый план, заполняя собой все пустоты. Если не поддаться привычке – нелегко решиться обмануть детское доверие этого дымчатого создания и изменить ему с легкомысленным неслучившимся, – то шагнешь в нужном направлении и получишь лучший мир.

Как разорвано наше сознание – не умерла бы, то и не вспомнила эти решающие минуты. Отдав предпочтение чему-то одному, тут же забываешь об этом, не замечая, что совершил магическое действие. И самоуверенно продолжаешь дорогу. А они, всполошенные тобой, бегут, толкаясь, вдогонку. И стараются настоять каждый на своем. Опыт обиженно мозолит глаза бесформенными серыми фигурами, расползающимися вокруг с авоськами и портфелями, или назойливо подсовывает через каждый шаг примелькавшуюся до одури трещину на асфальте. А неслучившееся загибается в хохоте и нетерпеливо подпрыгивает, привлекая к блеснувшей в луже под фонарем скомканной фольге, которая при рассмотрении оборачивается непонятной штуковиной, или распахивая якобы ветром никакое теткино пальто, мелькает неуместным пестрым фартуком или разбойничьи пугает нетолпенным выражением лица встречного.