После Карлоса Кастанеды. Дальнейшие исследования - стр. 51
Возникновение языка – прямое следствие самых первых действий абстрактного мышления. Выявленные ряды подобных образов надо было фиксировать, обозначать; затем надо было договариваться между собой, какой комплекс звуков будет служить знаком для избранного ряда.
Конечно, подобные эволюционные шаги не происходят так прямолинейно. Самосознающая психика – это стихия; язык, который она породила, – тоже стихия. Только намерение было и остается единственным устойчивым компонентом в лингвистическом движении коллективного разума.
Инструменталисты называют речевые знаки «психологическими орудиями». Русский психолог Выготский в свое время полагал, что знаки имеют «внепсихическое происхождение», что структура психических процессов вначале складывается во внешней деятельности и лишь впоследствии может перейти вовнутрь, отсюда – известная идея об интериоризации.
Такая теория сама по себе напоминает миф. Знаки («имена») приходят из так называемой «коллективной деятельности», а затем становятся достоянием психики каждого индивидуума. Согласно взглядам дона Хуана (крайне «мистическим» в данном случае), человеческий вид отражает в своей деятельности довольно своеобразное положение точки сборки. Качество перцепции, которое требовалось для продуктивного осуществления присущего человеку намерения, могло быть обеспечено только постоянным присутствием языка. Образ себя (прародитель и сердцевина современного эго) вынуждал человека выработать такой тип поведения, в котором психическая активность удерживала бы высокую степень стабильности перцептивного пространства; рефлексия сама по себе рождала фиксированное положение точки сборки.
Никакой интериоризации в процессе генезиса языка, на мой взгляд, быть не могло. Первичная мотивация о-значивания мира заключалась не в совместном труде, например, а в необходимости провести черту между «Я» (дабы придать этому образу еще большую устойчивость) и «вещами мира». Персональная интенция принуждала интеллект творить знаки, а племя (или иное сообщество!) исполняло роль регулятора – созидателя общепонимаемой совокупности знаков, которые могли бы служить языком данного сообщества!
Иными словами, в первую очередь человек помыслил сам себя, а затем, посредством знаков, отделил от себя весь внешний мир. Так что, в отличие от Выготского, следовало бы говорить об отстранении мира через язык – процессе, прямо противоположном интериоризации. Через мышление, а затем через язык человек последовательно уходил из мира Реальности в мир собственных концептов. Его тональ имел своим продуктом коллективную деятельность – в этом принципиальное различие между человеком и коллективными животными или насекомыми. Его коллективная деятельность изначально была направлена не только на выживание (как у животных); она была направлена на сотворение мифа, на повествование (наррацию), отвечающую в рамках созданного языка на генерируемые первобытной парадигмой вопросы.
Таким образом, язык почти одновременно со своим возникновением стал выполнять функции носителя и хранителя мифа. Быть может, некоторые удивятся, но язык выполняет свои мифологические функции и сегодня. Суть отношения «я – язык – миф – описание мира» на протяжении тысячелетий претерпела мало изменений.
Обладание языком – это почти всегда и обладание мифом. Что же касается мифа, то он вовсе не продукт инстинкта самосохранения и не является обязательным для успеха групповых действий по добыванию пищи (вроде охоты или собирания плодов). Миф – это подтверждение и закрепление образа себя через цепочку поколений, через принадлежность к определенному племени (этносу); в противном случае – неприятие и отчуждение, т. е. поиск другого мифа, соответствующего особенности конкретной личности.