После измены. P.S. Я научу тебя чувствовать. - стр. 24

— Самое время тебе начать рассказывать про твою нелюбовь к дверям, чтобы я хоть на какой-то момент забыл, каково это - чувствовать себя так паршиво.

Холод колючими мурашками начал распространяться от поясницы, поднимаясь вверх по спине к грудной клетке, сжимая ее в тисках. Но в этой ванной комнате не было даже маленького сквознячка. А причиной моего состояния был чистый страх.

Но говорить придется. Это будет справедливо.

Я выхватила у Барского бутылку и сделала реальных три глотка, опустошая её. Для храбрости – хотелось бы мне в это верить, только тут нужен был напиток явно с градусом побольше.

— Я боюсь оставаться в помещениях одна, где закрыта дверь, — призналась на выдохе, произнося это так быстро, насколько смогла.

— Клаустрофобия? — спросил Барский, нахмурив брови.

— Не совсем. Клаустрофобы боятся замкнутых тесных пространств, держатся всегда поближе к выходу и стараются избегать большой и плотной толпы. Я же боюсь находиться одна в помещении, какое бы оно огромное не было, но, если закрыта дверь, у меня начинается что-то вроде панической атаки.

Пальцы нервно впивались в бедра. Боль отрезвляла и помогала оставаться в здравом уме.

— Ты … ты с этим родилась? — после небольшой паузы спросил Макс, немного замявшись, не зная, как правильно задать вопрос.

— Н-нет, после одного случая. В седьмом классе…

Я прикусила себе язык, заставляя остановиться. Как я могу рассказать о причине моего страха, если этой самой причиной являются сам Барский и его дружки? А вдруг он вспомнит? Узнает в этой истории себя? Тогда мне точно конец.

Но на каком-то адреналине и вере, что пьяный Макс не вспомнит и половину сегодняшнего разговора, я все же продолжила.

— Наш класс остался после уроков репетировать школьный зимний спектакль. И один… — мудак, — мальчик решил, что очень смешно будет меня запереть в кладовке, где хранился различный уборочный инвентарь. На всю ночь, — произнесла я в страхе, наблюдая за реакцией Барского, но тот лишь скривился, словно съел целый кислый лимон.

Он ничего не понял… Он этого просто не помнил…

Момент, что даже не отпечатался в его памяти, нес последствия и мешал мне нормально жить.

— Телефон разрядился. В школе уже на тот момент никого не было. Помещение плохо отапливалось. Я жутко замерзла, так как была в тонкой блузке и юбке… — обняла себя руками, крепко впиваясь пальцами в предплечья.

Я почувствовала, как теряю контроль над ситуацией, а воспоминания засасывают меня в свое болото, где только я, а вокруг швабры с ведрами и моющие средства. И холод. Один сплошной холод, что пронизывал каждую клеточку, заставляя нещадно дрожать и бесконечно молиться, чтобы все это закончилось. В кромешной тьме холод чувствуется острее. И становится страшно, что никто меня здесь не найдет.

— Вот же урод! — воскликнул Барский, заставляя меня вынырнуть из собственного кошмара.

Я смотрела на него секунд пять, широко распахнув глаза, а потом, не удержавшись, в голос засмеялась.

— Тебе смешно?

Наверное, я была похожа в этот момент на сумасшедшую. Но что может быть комичнее того, что Барский сам себя назовет уродом и будет осуждать?

— Просто…— наконец, произнесла я, вытирая проступившие от смеха слезы и пытаясь отдышаться, — просто тот мальчик совсем не урод, а очень даже симпатичный, — сказала я и ощутила жар на щеках от собственных слов.