После дождика в четверг - стр. 22

– Я пьяный, – кивнул Терехов.

Надя отвернулась, волосы у нее были мокрые, она всегда следила за своей прической, а тут забыла о ней. Когда она снова взглянула на него, он увидел на ее щеках слезы, а может, это были дождевые капли.

– Значит, ты мне доказал… – сказала Надя.

– Да нет! – замотал головой Терехов. – Ты поверила, что ли? Я так… Я пошутил… Выпил я…

Ладони здорово саднило, надо было бы смазать их йодом и забинтовать. Терехов взглянул вдруг вверх, увидел задранную в небо стрелу и ужаснулся и принялся ругать себя последними словами за идиотскую затею; просто было чудом, что он шел сейчас по земле, а не валялся в грязи под краном с переломанным позвоночником. И было чудом, что никто в поселке не видел его аттракциона.

– Пошли обратно, – сказал Терехов.

– Пошли…

– Вот номер… я забыл плащ… я сейчас…

Он догнал ее скоро и пошел рядом, стараясь улыбаться.

– Нет, на самом деле, ты не думай, – начал Терехов, – я дурачился… Ты знаешь меня… Если и было что-нибудь у меня к тебе, так это давно прошло…

– У меня тем более, – сказала Надя резко.

– Это хорошо, что вы с Олегом… – кивнул Терехов. – Пора уж… Я вот тоже, наверное, скоро женюсь…

Надя повернула голову.

– На этой… На Илге… Ну, знаешь, зуботехник, которая застряла сейчас у нас. – Терехов выпалил эти слова и подробности сообщил, будто бы Надя не знала, кто такая Илга и почему застряла она у них в поселке.

Дальше идти было некуда, они стояли уже около семейного общежития, топтались у крыльца, молчали и не смотрели друг другу в глаза.

– Ничего у нас не было, – сказала вдруг Надя.

– Да, – согласился Терехов, – ничего.

– Ты заходи. Скоро подойдет Олег.

– На меня теперь дела свалились…

– Ну, тогда попозже…

– Если попозже…

Он зашагал по улице, не оглядывался, ладони щипало по-прежнему, они были мокрыми, и ткань подкладки, наверное, уже промокла. Значит, был повод зайти к Илге, у которой имелись биты и йод, и поводу этому Терехов обрадовался. Потом он вспомнил, что в комнате с Илгой живет Арсеньева, а перед Арсеньевой появиться навеселе он никак не мог. И Терехов решил походить еще по поселку и проветриться на совесть.

Он протрезвел уже давно, но не хотел признаться себе в этом, так было удобнее, так он мог считать, что именно хмель и загнал его на скользкую и худую шею крана и заставил его дурачиться перед Надей и врать ей. Терехов бродил по поселку успокоенный, утром еще он боялся разговора с Надей, а теперь, когда все осталось позади, он был очень доволен этим разговором и твердил себе: «Вот видишь, все давно прошло, а ты вбивал в голову… Вот видишь…»

«Ничего у нас не было», – сказала ему Надя, и Терехов теперь знал точно: у них на самом деле ничего не было. Еще вчера он не позволял себе думать о прошлом, а теперь думал о нем легко и спокойно, словно вспоминал чужую жизнь, события и волнения, его никак не касающиеся. Ему доставляло радость это спокойствие, оно веселило его.

Он возвращался к старому без боязни… Он знал Надю уже лет пятнадцать, а то и больше, помнил ее еще девчонкой с голубыми бантиками, «терчонком», как звали Надю из-за ее исковерканного ею словечка «чертенок». Пацаны вились вокруг Терехова долгие годы, дрались из-за права носить его коричневый чемодан со стадиона и до дома, бегали вместе с ними и девчонки, похожие на мальчишек, вот и Надя была с ними. Он на нее не обращал внимания, он вообще снисходительно и без интереса относился к своей свите. Но Надя была дочерью отцовского друга, и когда в пятьдесят втором арестовали Надиного отца, врача-терапевта Белашова, семья Тереховых на год приютила Надю. Терехов был к ней заботлив и внимателен. Он верил, что ее отца взяли правильно, спорил со своим стариком из-за ареста доктора Белашова, а к Наде относился по-братски.