После банкета - стр. 9

– Но это не то, что вы чувствуете. – Произнеся это, Кадзу показала, что может говорить с Ногути без стеснения. – Я, что бы там люди обо мне ни думали, следую своим чувствам. Во всяком случае, делала так до сих пор. И таким путем я многого достигла.

– Сегодня вечером вы ведь тоже следовали своим чувствам, – серьезным тоном произнес Ногути.

Кадзу в его словах почудилась ревность, и она вознеслась на седьмое небо от счастья. Но добрая по натуре, она поспешила с объяснениями, которых от нее не требовали:

– Нет. Я просто растерялась и считала себя ответственной за случившееся, но к господину Тамаки никаких особых чувств никогда не питала.

– Выходит, это просто упрямство. В таком случае больного следует как можно скорее перевезти отсюда в больницу.

Ногути встал. Холод и непоколебимая уверенность в его голосе разрушили мечту Кадзу. Но она превосходно владела собой, и ее ответ, вовсе свободный от эмоций, прозвучал просто и искренне:

– Да, давайте так и поступим. Как говорит супруга господина Тамаки.

Оба в молчании возвращались по коридору. После паузы Ногути заговорил:

– Если сегодня вечером его переведут в больницу, я вернусь домой, а завтра где-нибудь днем поеду навестить. У меня есть свободное время.

Гости из большого зала, похоже, разошлись. Шум веселой вечеринки смолк. «Сэцугоан» заполнила пустая, как пещера, ночь после банкета. Чтобы сократить путь, Кадзу с Ногути двинулись через большой зал. Две служанки, которые наводили там порядок, почтительно склонили головы. Кадзу и Ногути прошли перед золотой ширмой из шести створок, служившей фоном для танцевальной сцены. Золото на ширме после банкета словно потускнело, поглотило собой пламя и при этом казалось странно мрачным.

– Я не вышла во время открытия – что-нибудь об этом говорили? – спросила Кадзу одну из служанок.

Немолодая медлительная женщина в недоумении подняла на них глаза. Подобные вопросы Кадзу никогда не задавала в присутствии гостей, а Ногути, вне всякого сомнения, был гостем.

– Нет. При открытии все были в прекрасном настроении, – ответила служанка.

Они тихонько раздвинули стену в комнату, где лежал больной. Сидевшая рядом с ним мадам Тамаки бросила на них пристальный взгляд из-под тщательно прорисованных тонких бровей. На булавке, приколотой к черной шляпке, ослаб зажим, булавка сдвинулась, и серебро обнажившейся части иглы мерцало, отражая проникший из коридора свет.

Вскоре посла Тамаки перевезли в университетскую клинику. На следующий день, около полудня, Кадзу приехала его навестить, и ей сообщили, что он по-прежнему в коме. Она отправила в палату больного корзину с фруктами, а сама осталась в коридоре, села на стоявший поодаль от двери стул и стала ждать Ногути. Он никак не приходил, и Кадзу вдруг осознала, что неравнодушна к этому человеку.

Несмотря на ее решительный характер, ей не доводилось любить мужчин моложе себя. Молодые мужчины психологически и физически излишне темпераментны, а также очень самонадеянны в отношениях с женщиной старше их, и неизвестно, насколько они этим могут злоупотребить. К тому же Кадзу не любила все то, что было связано с молодостью чисто физически. Женщина лучше мужчины замечает неприглядное несоответствие между духом и телом, а Кадзу не встречала молодых людей, которые умели преподнести свою молодость. И еще кожа молодого мужчины так неприятно лоснится.