После Аушвица - стр. 27
В тот день, когда я познакомилась с Анной, я лицом к лицу столкнулась не со своим зеркальным отражением, а скорее, с зеркальной противоположностью. Я была светловолосым сорванцом, с загоревшей кожей от постоянного пребывания на улице, моя одежда выглядела неопрятной от езды на велосипеде, игр в шарики и кувырканий на площади. Анна была на месяц моложе меня, но она казалась печальной и таинственной, глядя из-под своих аккуратно уложенных волос. Она всегда выглядела безукоризненно: в блузе и юбочке, с белыми носками, в блестящих лакированных ботиночках. Мы жили прямо напротив друг друга, но были столь разными.
Если у меня и появились друзья, это оттого, что люди любили меня за мой иногда слепой, непосредственный жизненный энтузиазм. Анна притягивала к себе людей благодаря умению сплетать паутину забавных историй, намекая, что она знала немного больше, чем все остальные. Она так много болтала, что ее звали «миссис кряква», и в моей памяти всегда всплывает толпа девочек вокруг нее, которые хихикают над ее рассказом о каком-нибудь последнем наблюдении или приключении. Пока я весело играла в классики, Анна читала киножурналы и ходила с друзьями в кафе, где они ели мороженое и беседовали, как светские дамы, которыми и желали стать.
Однажды днем я сидела у портнихи, праздно стуча пятками, и ждала маму, чтобы мы могли перешить мое пальто. За занавеской я слышала, как покупательница тщательно советовалась с помощником портнихи по поводу своего нового наряда.
Что она думает о длине подола? Будет ли это выглядеть более стильно с большими подплечниками? К моему удивлению, когда занавеска отодвинулась, за ней появилась Анна, размахивая своим новым персиковым нарядом с зеленой отделкой: она разглядывала себя в зеркале, размышляя о последних модных тенденциях Парижа.
Анна переехала в Амстердам из Франкфурта вместе с сестрой Марго и родителями в 1933 году. Ее отец Отто управлял компанией «Опекта», производящей ингредиент под названием пектин, который использовался в приготовлении варенья. Он также увлекался фотографией и снимал на камеру Leica, с ее острым, как бритва, объективом Carl Zeiss: Отто стремился сделать как можно больше изображений его маленьких дочерей, в то время как те занимались своими делами.
Как и мы, члены семьи Франк были еврейскими беженцами. Мать Анны Эдит всегда была очень тихой, и мне она казалась даже робкой. Отто был высоким, худощавым человеком с маленькими усами и дружелюбными глазами. Он выглядел старше, чем мои родители, и я знала, что он женился позже, и дочери у него появились после тридцати лет.
Моим первым впечатлением от Отто была его доброта. После нескольких бесед в их квартире Отто понял, что я все еще говорю по-голландски. С тех пор он старался изо всех сил наладить со мной контакт и заставить меня чувствовать себя как дома, говоря по-немецки. Я знала его много лет и, несмотря на все, через что мы прошли, я никогда не поменяла своего мнения о том, что он был сердечным и чутким человеком – истинным джентльменом.
Я часто ходила в гости к Франкам и сидела на кухне, пила домашний лимонад, при этом обнималась с их кошкой Муртж и гладила ее.
Когда мы только приехали в Мерведеплейн, я нашла маленького котенка возле нашей квартиры и отнесла его домой. Я шепнула ему, что у него теперь новая семья, и папочка подмигнул маме и Хайнцу и сказал, что мы можем оставить его. Мне нравилось иметь что-то свое, и я была совершенно безутешна, когда однажды проснулась и обнаружила, что он ушел. Я никогда так и не узнала, что случилось с моим котенком, и тогда доставила всем немало хлопот, так как дни поисков – безрезультатных – продолжались. Мне хотелось, чтобы мама позволила завести еще одного питомца, но, поскольку это казалось маловероятным, я вынуждена была довольствоваться игрой с кошкой Франков.