Посланник Смерти - стр. 2

Поэтому, когда ко мне пришла Смерть, я не стал рассказывать о ее визите жене. Впрочем, имени своей ночной гостьи я сразу не назвал и Насте. Я позвонил ей и сказал: "Настенок, поехали на выходные в Томск? Спасать мир!"

Она согласилась, не раздумывая. Она решила, что это очередное приключение. Как "Настя, я вычитал, где похоронена правая рука Чингис-Хана! Поехали откапывать?" Или "Настя, я нашел у нас в городе дом, который старше Транссиба! Поехали слушать шепот времени?"

Настя знала, что кроме кулинарии я люблю еще и историю… Настя подумала, что мы просто поедем гулять по Томску. А про спасение мира – это не более чем мой очередной розыгрыш… Как мой квест, ставший подарком на ее день рождения. Квест, в котором Настя должна была ловить приземлившийся в Новосибирске неопознанный летающий объект, оказавшийся любопытным драконом, искавшим следы хана Кучума.

Она не знала, что я серьезно. О миссии, возложенной на меня Смертью, я рассказал ей, пока мы ждали своего водителя, найденного на "Блаблакаре".

Правда, и тогда она решила, что я разыгрываю ее. Поверила она после мексиканца в огромном сомбреро… Как и я. До мексиканца я все-таки сомневался.

5.

Я открываю глаза. Они не хотят открываться, но я все равно разлепляю веки. В глаза бьет электрический свет ртутных ламп, такой яркий после убогого солнца мира сепии.

Я недовольно морщусь, пытаюсь прикрыть глаза рукой, но рука отказывается подниматься. К тому же в сгибе локтя что-то тут же отзывается острой болью.

– Очнулся! – слышу я рядом знакомый голос. – Никита Андреевич, он очнулся! Не шевелись, капельницу вырвешь!

– Где мы? – задаю я любимый вопрос героев голливудских боевиков, с трудом поворачивая голову на звук знакомого голоса.

Две больничные койки стоят рядом друг с другом. Я – на одной, Настя – на другой. Под ее глазами вольготно разлеглись серые тени, в ее глазах – соринки былого страха. Но ее ладонь, легшая на мою руку все также тепла, как там… Там, откуда я только что вырвался. Мы вырвались.

– На Обрубе, 4.

Звучит это также, как "Я на бревне, а ты – на Кипре?" Вот только я уже слышал это слово. Она произносила его там… "На Обрубе сказали…"

– Что такое Обруб?

– Их полное название я все равно не запомнила. Они между собой так это место и зовут. Обруб, 4. Как будто это все объясняет…

– Бюро исследования ноосферы и биосферы, – отвечает мужской голос откуда-то со стороны. Я закрываю глаза, потому что не могу больше держать их открытыми. В голове звенит Бухенвальдский колокол, к горлу подступает тошнота, но я все равно задаю следующий вопрос.

– Это больница?

– Нет, – отвечает мужчина, – но у нас есть своя палата и свой медицинский персонал.

– А Смерть? Гнев?

Они молчат около секунды, и я снова открываю глаза, пытаясь прочесть ответ на лице Никиты Андреевича. Ему лет пятьдесят, в его волосах резвится седина, на лице – несколько глубоких морщин. Его лицо – лицо человека, привыкшего отдавать приказы, но серые глаза – теплые, как Настина рука.

– Гнев, смею надеяться, мертв. А Смерть… Смерть ушла, за что вам с Анастасией огромное спасибо.

– Так это все было…

– По-настоящему. Да.

Семь уродливых версий меня, собравшихся в одно жуткое существо, живое черное облако с подвижными протуберанцами, прикосновение которых высасывало силы… Бескрайняя степь с единственным холмом, на котором я принял казавшийся безнадежным бой… Настя и ее револьвер… Все это было на самом деле?