Посланница орков. Отбор для узурпатора - стр. 17

Просыпаться не хотелось, но чувство голода заставило. Проснулась, потянулась… и не поверила своим глазам.

Надо мной парило невозмутимое лицо Игвилля.

Не только лицо, конечно – оно было приделано к мощной шее, а та – к крепкой грудной клетке. Но всё это не отменяло невозможности происходящего.

Чур меня! Мёртвый несёт на руках! Я что, тоже умерла и попала в загробный мир?!

Я в панике забарахталась и обнаружила ещё несколько вещей.

Во-первых, Игвилль не то чтобы нёс меня на руках – он ехал на яке со мной в объятиях. То, что я принимала за ритм его шагов, было поступью нашего транспорта.

Во-вторых, на загробный мир всё это не походило: вокруг расстилалась та же степь, так же сильно жарило солнце, мои кишки по-прежнему показывали друг дружке фиги, а в горле словно ёжики нагадили – короче, на парадиз не тянуло.

Ну и в-третьих, торс Игвилля был испещрён маленькими розовыми отметинами – это затянулись оставленные стрелами раны.

 – Тише, – он крепче прижал меня к себе, – всё хорошо.

Хорошо? Звучало менее чем неубедительно. Я деловито отстранилась и начала ощупывать гладкий тёплый торс. Шрамики от ран почти не чувствовались, прижав голову к мощной широкой груди, я убедилась, что сердце моего орка бьётся размеренно и сильно, а хрипы или свисты в лёгких отсутствуют.

 – Что ты делаешь?

 – Проверяю, не торчит ни из тебя что-нибудь несовместимое с жизнью.

Игвилль не отреагировал, но мне показалось, уголки его чувственных губ едва заметно поднялись кверху. Проявление, пусть кажущееся, чувства юмора меня успокоило. Почему-то мне казалось, на том свете все ходят с полными страдания лицами, как на католических иконах.

В процессе ощупывания воскресшего я заметила, что и мой собственный шрам на указательном пальце пропал, словно его и не было. Палец был по-младенчески нежен и розов. Я ахнула от восхищения, поднесла его к глазам и принялась любоваться.

Господи, как сейчас помню – кровища хлестала просто рекой. Это я, молодчина, мыла посуду, раскокала бокал, принялась убирать осколки, да так неловко, что располосовала себе весь палец. Помню, как потемнело перед глазами, как я очнулась, обнаружив себя сидящей на корточках рядом с раковиной, как с пальца натекла уже добрая лужа. И ещё помню реакцию моего тогдашнего мужа.

«Ни хера не умеешь, даже посуду помыть нормально! Между прочим, эти бокалы нам мама подарила!» – вот что он сказал.

Собственно, где-то через пару месяцев после этого я с ним и развелась. Как-то не смогла перенести то, что бокал для него значил больше, чем я.

Воспоминания оказались такими живыми и сочными, что я с трудом из них вынырнула. Зато мужское тепло и крепость рук встретила с удовольствием. И словила себя на по-девичьи иррациональном и глупом желании полюбоваться на себя в зеркало.

Ясен пень, что местами я до сих пор похожа на лягушку, что вместо причёски у меня на голове дохлый ёж, что грязная измождённая женщина ни у кого не вызовет желания – но всё было до чёртиков интересно, что сделало со мной озеро и как я теперь выгляжу.

Впрочем, о зеркале оставалось лишь мечтать.

 – Эй, товарищ вождь, куда мы едем-то? – спросила я, с трудом проталкивая слова сквозь пересохшее горло. – И откуда ты вообще взялся? Ты разве не помер?

Едва заметная ухмылка на красивых губах стала явственнее. Игвилль метнул на меня снисходительный взгляд: