Порыв свежего ветра - стр. 2
Вот тот, что повыше, приближается. Теперь можно рассмотреть старика, с морщинистой коричневой кожей, длинными седыми волосами, крепкого телосложения. Одет в длинную рубаху из некрашеного полотна и кожаные штаны. Все без пуговиц, завязочки и ремни, куда же я попал?
– Взгляд разумен. Это хорошо, я уже почти разочаровался. Ты меня понимаешь?
Горло пересохло до состояния сгоревшего блина, но мне все же удается выдавить с хрипом, скрипом и скрежетом:
– Я… кх-х… Понимаю…
Старик явно доволен.
– Отлично! Как тебя зовут?
Не такой уж простой вопрос. Пока я мучительно вспоминаю, губы сами собой выдавливают:
– Х-в… Василий… Дмитриевич… Кх-х… Гуреев.
Старик недовольно морщится.
– Слишком много. Не запомнят. Это точно имя, а не все звания и регалии?
– Имя… От…чество… Кха… Фами-и-лия.
– Отчество? По отцу? Твой отец так знаменит, что об этом должны знать все? Фамилия – это ведь семейное? Твоя семья знатна или обладает особыми возможностями?
Проще помотать головой в ответ на все вопросы разом, чем говорить с пересохшим горлом.
– Ладно, но Василий все равно слишком длинно. Может быть, после. А пока будешь просто Вас… Нет, лучше Вос!
Старик, так небрежно сокративший мое имя, вдруг стал серьезным.
– Слушай, Вос. Я спас тебе жизнь. Ты мой должник. И задолжаешь еще больше, раз уж я собираюсь взять тебя в ученики.
Всю жизнь недолюбливал манипуляторов. Терпеть не могу, когда на меня давят!
– Я кредитоспособен! Сколько с меня?!
Интересно, как меня мог спасти этот дед с властными замашками? И от чего? От возмущения даже голос выровнялся, хотя горло по-прежнему драло от жажды.
– С тебя? Всего лишь служение.
– Я не вступаю в секты. И долги предпочитаю отдавать наличными!
Старик задумался.
– О чем вы говорите? Я понимаю одно слово из трех! – Голос женщины был почти жалобным.
Сейчас она подошла поближе, и ее тоже можно было рассмотреть. Резковатые, но правильные черты лица, золотистые распущенные волосы почти до пояса, синее платье из хорошей ткани, но сшитое так, что нормальная женщина отказалась бы даже мерить его, не то что носить. Фигуру в этом кошмаре портняжного искусства оценить было невозможно.
Старик только отмахнулся.
– Хорошо, что вообще что-то понимаешь. Мы ведь говорим на разных языках.
Осознание оглушило… Дед ведь прав! Я говорил все это время по-русски, а эти двое – на каком-то тарабарском наречии! Причем я даже приблизительно не мог представить, что это за язык. Пусть я не полиглот, но по фонетике и отдельным словам определить язык довольно просто. Но это наречие было совершенно незнакомо, что не мешало нам общаться.
Уже не обращая внимания на собеседников, я поднялся и стал осматривать помещение. Стены, пол и потолок – все из полированного камня. Нет ни стыков, ни соединений, ни трещин. Разводы, прожилки – никаких следов обработки, поверхности гладкие, как стекло, только на полу что-то вроде рельефного узора, вероятно, для того, чтобы не скользить. Ложе – из камня другой породы, этакая скамья о четырех ножках. И вновь цельная. Чуть дальше – стол, конечно же, из темного полированного камня, полки над ним – каменные! И тонкие каменные таблички, заменяющие книги.
Не смешно! Если сейчас объявится ручной динозавр, а старик назовется Флинтстоуном, я точно рехнусь!
Рельефная красочная картина на стене тоже была из цельного камня. Некий рыцарь с ярко-синим мечом, сражающийся со странным животным жизнерадостного розового цвета, напоминающим жутковатый гибрид кабана и медведя. Должно быть, художник был дальтоником. Или местное искусство уже знакомо с экспрессионизмом?