Поручик Ржевский и дамы-поэтессы - стр. 21
– Послание в Сибирь, – сказал поэт.
– В Сибирь? У тебя там есть знакомые?
– Да, и много.
– Когда же ты успел завести столько знакомств? – всё ещё не понимал поручик. – Ты ведь в Сибири не бывал.
– Зато я вращался в кругу бунтарей, которые в декабре прошлого года вышли на Сенатскую площадь, – с грустной улыбкой ответил Пушкин. – Теперь бунтари сосланы в Сибирь, а у меня в Сибири появилось много знакомых.
– Вот оно что.
– И я, дурак, решил отправить им послание.
– Но что в нём сказано?
– Там сказано: «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье», – процитировал поэт и добавил: – Я сам на себя беду накликал.
– Почему же? – спросил Ржевский.
– Я в том послании назвал себя свободным. Вот и сглазил. – Пушкин снова принялся цитировать: – Там было: «В ваши каторжные норы доходит мой свободный глас». Свободный… Ха! Если это послание окажется не в тех руках, тогда моя свобода, и так уже ограниченная, обратится в ничто.
– Тебя опять принудят безвыездно жить в деревне? – уточнил поручик.
– В Сибири я буду жить! – воскликнул Пушкин. – На рудниках! Но вряд ли проживу долго.
Ржевский не поверил:
– Да брось! Сколько, говоришь, было листков? Три? И на этих трёх листках ты умудрился накропать столько, что довольно для каторги?
– Представь себе!
Представить было трудно. Ржевский почесал в затылке:
– Погоди. А как же появилось это послание? Ты же сам рассказывал, что обещал государю не сочинять ничего против правительства.
– Да, обещал, – нехотя отозвался поэт.
– А теперь рассказываешь, что всё-таки сочинял.
– А помнишь, что я тебе говорил о музах? – спросил Пушкин. – Это своевольные создания. Я не могу предугадать, куда они меня повлекут. И не могу противиться. – Он бросил перебирать листки, валявшиеся на секретере, и опять плюхнулся в кресло: – Нет, это не музы, а коварные сирены. Они завлекли меня на гибель!
– Погоди-погоди, – перебил Ржевский. – Твои черновики с посланием кто-то украл? Или они просто потерялись?
– Не знаю! – крикнул Пушкин и снова схватился за голову. – Ещё два часа назад, когда я ушёл в ресторан обедать, они лежали здесь, на секретере. А когда я вернулся после нашей с тобой встречи, их уже не было.
– И ты обыскал всю комнату?
– Всю! Сам видишь. Я надеялся, что эти листы унесло сквозняком куда-нибудь или я сам сунул куда-то по рассеянности. Но нет. Их нет нигде!
Слуга Пушкина – пожилой Никита – подал голос:
– Батюшка Александр Сергеич, да не убивайся ты так! Под секретером-то мы ещё не искали.
Никита кинулся к секретеру и, несмотря на почтенный возраст, ловко бухнулся на колени, а затем и вовсе распластался на ковре, чтобы шарить рукой в тёмной щели под мебелью.
Пушкин и Ржевский целую минуту напряжённо следили за действиями слуги, а тот вдруг просветлел лицом, как если бы что-то нашёл.
– Ну? – не выдержал поэт.
Никита вытащил из-под секретера листок, а Пушкин торопливо схватил находку, но сразу отбросил и чуть не плюнул с досады:
– Это счёт одного из прошлых постояльцев.
– Больше ничего там нету, – виновато произнёс Никита, вставая с ковра, и развёл руками. – Ты уж прости, батюшка Александр Сергеич.
Пушкин молча вскочил с кресла и одним резким движением отодвинул секретер от стены. Ведь бумаги могли оказаться не под секретером, а за ним.
– Ничего кроме пыли, – подытожил поэт и обречённо вздохнул. – Значит, эти три злосчастных листка украдены. Они не могли просто исчезнуть. Но кто их украл? И зачем? Неужели у меня в Твери есть враги? Что же делать?