Поручик Ржевский и дама-вампир - стр. 2

Между тем коляска остановилась у крыльца барского дома. Поручик, стоя на ступеньках и глядя на неё сбоку, по-прежнему не видел, кто сидит в экипаже. Видел только, что это некий господин.

Наконец из густой тени, образованной поднятым верхом, показалась трость с золотой ручкой в виде бегущего волка, вслед за ней – рука в чёрной перчатке, а далее – фигура в сюртуке бурого цвета и чёрном цилиндре.

Незнакомец носил очки с зелёными стёклами, защищавшими глаза от яркого солнца, из-за чего лицо, гладко выбритое, казалось зеленоватым. Это выглядело странно, как и форма ушей – со слегка заостренными кончиками, которых не могли скрыть короткие чёрные кудри.

Увидев Ржевского, гость снял шляпу и кивнул. Поручик кивнул в ответ, а незнакомец улыбнулся – приветливо, но как-то хищно.

Ржевский вдруг подумал, что эта улыбка, острые уши и бледное лицо о чём-то напоминают, но так и не смог вспомнить, о чём.

– Позвольте представиться, – с лёгким акцентом проговорил незнакомец. – Владислав Казимирович Крестовский-Костяшкин.

– Александр Аполлонович Ржевский, – в свою очередь представился поручик.

– Прекрасно! – воскликнул гость. – Значит, я приехал туда, куда нужно. У меня к вам есть одно дельце. Позволите войти?

– Проходите, – ответил поручик, хотя у него мелькнула мысль, что приглашать странного субъекта в дом, возможно, не следовало.

Хозяин и гость вместе прошли в столовую, которая служила ещё и гостиной. Возле стола, за которым Ржевский только что завтракал, суетилась Полуша – переставляла посуду на поднос, чтобы унести.

Ржевский вспомнил её в костюме Наполеона: серый сюртук на голое тело, который не сходился ни на груди, ни на бёдрах; растрёпанная коса, спускавшаяся из-под шляпы. В сравнении с этим рубаха, синий сарафан и платок выглядели скучновато, но Полуша, не подозревая о недостатках своего наряда, бросила на барина лукавый взгляд.

Уборка не могла закончиться скоро, а летом оставлять объедки на столе нельзя – налетят мухи, а то и осы, поэтому Ржевский, чтобы звон посуды не мешал разговору, предложил гостю пройти в другой угол комнаты, где возле камина (конечно, нетопленного) стояли два кресла.

Крестовский-Костяшкин уселся, прислонил трость к ручке кресла, положил шляпу на колени и принялся стягивать перчатки.

Ржевский, сидя рядом, невольно обратил внимание, что у гостя длинные острые ногти, и эта деталь опять будто о чём-то напомнила, но поручик не придал ей значения.

Меж тем Крестовский-Костяшкин, положив перчатки поверх цилиндра, начал рассказывать:

– Я, знаете ли, скромный помещик. Живу в имении, никуда почти не выезжаю, поэтому соседи меня знают плохо. Вы наверняка обо мне не слышали.

– Нет-с, не слышал, – признался Ржевский.

– А между тем, – сказал гость, – моё имение не так далеко от вашего. Поэтому до меня дошёл слух, что есть у вас дворовая девка по имени Аполлинария, которая поёт изумительно. На всю округу славится.

– Аполлинария? – озадаченно спросил Ржевский и оглянулся на Полушу. Та отчего-то перестала звенеть посудой, но продолжала стоять возле стола, рассеянно вертя в руках серебряную ложку.

Гость тоже посмотрел на Полушу и хищно прищурился.

– Это она?

Поручик вспомнил, что Полуша в самом деле красиво поёт, хотя он её ценил не за это.

– У меня среди дворовых только одна Аполлинария. Других нет.