Портреты и прочие художества - стр. 10

А мы? Мы сидели в зале, трепались и ждали, когда этот очкарик закончит мучить, как нам казалось, зрителей и уступит место нам. Но потом произошло то, что заставило нас включить свое внимание. Парень у микрофона закончил песнопение и сказал, что он почитает импровизации. Я, как, впрочем, и ребята, сталкивались с этим только в классической литературе. Мы были переполнены иронией и считали, что дуриловка по отношению к нам уж точно не пройдет. По радио, в газетах пусть, а так… не-е-е. А в это время зрители давали на сцену записки (мы-то понимали, что специально заготовленные). Но нас-то не обдурить.

В записках были темы для будущего стихотворения либо анкетные данные автора записки. И «наш бард» читал, рифмуя и раскрывая тему. И тогда я решил его срезать. Мы пели еще в составе ансамбля «Ребята» песню на стихи Андрея Сайчука «Марш». И вот я процитировал эту песню и послал на сцену записку с началом будущего стихотворения.

Мы снисходительно ждали. И вот, поправляя на носу очки, импровизатор читает мою записку. Короткая пауза, но никакого замешательства на лице. И он продолжил… Продолжил стихотворение, по-своему раскрывая тему. Но это было здорово. Мы были ошарашены. Сейчас я жалею, что не записал импровизацию. Но, во-первых, я не ожидал от него такой прыти, а во-вторых, у меня не было бумаги и ручки, да и не обладаю я скорописью. Для красного словца можно было бы сейчас досочинить это четверостишье, превратив его в нечто монументальное, но не буду… Случай этот отпечатался в памяти и до поры до времени пребывал в ней, заполняя один из файлов.

Февраль 1983-го… Нет, все-таки 84-го, потому что Никита, мой старший, осенью пойдет в первый класс вместе с двумя Машками, дочерьми двух героев следующего эпизода моего рассказа. В это время я вел планомерную осаду радио и телевидения, вернее редакторов, формировавших музыкальные программы. Ваня Денежкин – клавишник ансамбля «Пламя», где я тогда служил, пообещал меня свести с Ирой Масловой.

Ирен работала на телевидении в отделе, освещавшем дела в нашей славной Советской армии. В программе, которую мастерила Маслова, появлялись артисты, рассказывавшие о своих взаимоотношениях с армией, а затем что-то пели, читали, юморили… Я начал мечтать о съемках. Вскоре Иван дал мне телефон Иры и сказал, что она не против познакомиться с артистом, который еще и придумывает песни.

– Только, знаешь, Ирка любит мужиков, так что ты уж… – напутствовал меня Денежкин.

Сказать, что я безумно целомудренен, пожалуй, нельзя, но, с другой стороны, разбрасываться организмом просто так не хотелось. Я заблудился в своих рассуждениях – буду плох как мужик – плохо; хорош – как соскочить? Но «взялся за грудь – говори что-нибудь». И я позвонил Ирине Сергеевне. Оказалось, что она живет по соседству. Свидание у нее дома было назначено на завтра. У меня был подарок – канистра разливного вина из Молдавии, и я с гитарой, канистрой и букетом цветов отправился покорять судьбу. Но, к счастью, профессию жиголо осваивать не пришлось.

Когда я вошел в квартиру Ирен, там сидел какой-то мужик. Судя по всему, они неторопливо допивали бутылку вина, и мое появление с канистрой было как нельзя кстати. Ирина Сергеевна была хороша собой. Статная, высокая, длинноногая, в какой-то кофтюле, которая очень складно сидела на ней так, что одновременно закрывала ее немаленькую грудь и в то же время давала понять, что под ней, ну под кофтюлей, есть кое-что. Я даже чуть расстроился, что не смогу проверить стойкость своих бастионов из-за гостя.