Портативное бессмертие (сборник) - стр. 46
Уже солнце склонялось за горы, тени безобразно удлинились и на сухих прошлогодних шишках вспыхнули розовые зайчики. Пахло теплым дерном, муравьями, парной землей. Долго еще они, как плот без рулевого, кружили на одном месте, потеряв чувство меры, времени, себя и окружающего (по-новому воспринимая все). Смутно Конрад вспоминал Ипату, Фому, потом Бруно… и пытался растолковать Янине, что в этом нет ничего предосудительного, даже наоборот. (Ему представлялось, что эта быстрая и жаркая связь с Яниной стала возможна только благодаря предварительной близости с Ипатою, подготовившей его, смягчившей душу.)
– Милый, – между тем внушала Янина. – Мы должны вести себя осторожно; хитро и тихо! Не доверяй Ипате, милый! – ее слова звучали убедительно.
Наконец, точно насытившись и приняв важное решение, она отстранилась:
– Помни, – сказала, усаживаясь рядом, почти голая: стройненькая, смуглая и стальная. Чета первозданных людей, Адам и Ева в северном раю, падшие и благодарные. – Помни! – мрачная складка легла над ее вздернутым смазливым носиком. – Помни! – в третий раз произнесла, не повышая голоса, но с напряжением. – Ты можешь еще отступиться. Или же поклянись Богом и Святой Троицей, что не предашь никогда нигде меня и детей, которых мы уже зачали.
Он пробовал отшутиться, но Янина поднялась и сказала, неприятно хмуря неровный лобик над влажными большими глазами падшей монахини:
– Произноси за мною: «Проклята, проклята моя судьба, если я изменю Янине и детям, если оставлю их на день без хлеба или ласки». Повтори.
Она стояла как изваяние, с темным, перекошенным, страстным лицом; только ноги, стройные, легкие, крепкие, делали понятным и действительным все, что произошло между ними.
– Ну, клянусь, – неохотно сказал Конрад.
– Нет, так: «Проклята моя душа, если я изменю тебе и детям, как изменял Ипате и Фоме».
Конрад вяло повторил этот бред; потом провел ладонями по ее личику, телу: складки и тени магически исчезали под его рукою. Янина облегченно вздохнула и опять просияла счастливой улыбкой.
– Ну, веди к Бруно, или Мы, скорее! – потребовал он. Янина молча и споро приводила себя в порядок, глядясь в него точно в зеркало.
– Ты знаешь, – объясняла она погодя, когда они уже взбирались по другую сторону котловины (Конрад шел сзади). – Я связана клятвою. Мне поручили уход и надзор за Мы. Но ради тебя я изменю слову. Будь что будет. С первого взгляда я поняла, что ты – моя судьба. Как они могут утверждать, что ты ее муж! – возмущалась она, забывая про Бруно. – Ипата сошла с ума. Старик слеп. А остальным на все наплевать, только сохранить бы наследство Мы. Я им дам наследство, лентяям. Я помню мужа Ипаты, – опять начинала она волноваться. – Когда тот меня усаживал к себе на колени, мне всегда делалось жарко и стыдно, точно я сидела на горячей плите. Мне было тогда одиннадцать лет и я ничего еще не понимала, и все-таки мне было стыдно. А с тобою мне совсем не стыдно. Совсем, – заглянула ему в глаза, улыбаясь смело и вопросительно.
– Конечно, это не я, – солидно поддержал ее Конрад. – Я родился в Европе, русский. Могу легко доказать. Все это бред, поверь. Хотя мне иногда начинает чудиться, будто я всех вас уже где-то раньше встречал. Но это вздор. Какая разница, кто я, откуда, чем занимаюсь… Главное – быть счастливым. С тобою вся полнота моя и осуществление. Без тебя – гроб. Нам остается только уговорить Бруно и бежать отсюда при первом удобном случае.