Порт-Тараскон. Последние приключения славного Тартарена - стр. 14
– А откуда же тогда название страны?.. Эта самая Полигамия?..
Тут только до Тартарена дошло озорство великого насмешника Экскурбаньеса, и он так и покатился со смеху:
– Ваш муж над вами подтрунивал, моя крошка. Страна называется не Полигамия, а Полинезия, что значит – группа островов, и опасного для вас тут ничего нет.
Сколько смеху было потом в Тарасконе!
Между тем дни шли за днями, а писем от эмигрантов не было – были только телеграммы, которые герцог пересылал в Тараскон из Марселя. Телеграммы эти, в спехе посылавшиеся из Адена, из Сиднея, во время остановок «Фарандолы», отличались чрезвычайной сжатостью.
Впрочем, тут не было ничего удивительного, если принять во внимание тарасконскую лень.
Собственно говоря, зачем писать письма? Достаточно телеграмм. А телеграммы, которые регулярно печатала «Порт-тарасконская газета», неизменно содержали в себе добрые вести:
«Путешествие чудесное, море как зеркало, все здоровы».
Для поддержания энтузиазма больше ничего и не требовалось.
Наконец однажды на первой странице газеты появилась следующая телеграмма, как всегда, пересланная из Марселя:
«Прибыли в Порт-Тараскон. Торжественный вход в гавань. Дружба с туземцами, вышедшими встречать на пристань. На ратуше развевается тарасконский флаг. В кафедральном соборе отслужен молебен. Все готово, приезжайте скорее».
Под этим была напечатана продиктованная самим Тартареном восторженная статья о новом отечестве, о молодом городе, о явной милости божьей, о знамени цивилизации, водруженном на девственной земле, о будущем, открытом для всех.
После этого никто уже не колебался. Облигации нового выпуска, по сто франков за гектар, раскупались так же ходко, как раскупаются свежие булки.
Третье сословие, духовенство, дворянство – весь Тараскон хотел теперь ехать. Переселенческая лихорадка, помешательство на переселении охватили весь город; даже самые упрямые, вроде Костекальда, самые равнодушные и недоверчивые из тарасконцев – и те превратились в самых ярых сторонников заморской колонизации.
Всюду с утра до вечера полным ходом шли приготовления. Ящики заколачивались прямо на улицах, заваленных соломой и сеном, слышалась непрерывная стукотня молотков.
Бодро настроенные мужчины работали в одних жилетах, напевали, насвистывали, передавая друг другу инструменты, обменивались шутками. Женщины укладывали свои наряды, «белые отцы» – дароносицы, малыши – игрушки.
Судно, зафрахтованное для тарасконского высшего общества и окрещенное «Туту-пампам» (так все в Тарасконе называют тамбурин), представляло собою большой пароход, и вести его взялся тулонец Скрапушина, старый морской волк. Погрузка должна была состояться в самом Тарасконе.
Для корабля с такой небольшой осадкой Рона была достаточно полноводна, и он свободно дошел до тарасконской набережной, но самая погрузка заняла целый месяц.
Матросы расставляли в трюме бесчисленные ящики, будущие пассажиры заранее устраивались в каютах – и с каким увлечением, с какою предупредительностью друг к другу! Каждый старался быть полезным и приятным для своих спутников.
– Это место вам больше подходит? Сделайте одолжение!
– Эта каюта вам больше нравится? Пожалуйста!
И так во всем.
Тарасконская знать, обыкновенно такая чванливая, – все эти д'Эгбулиды, д'Эскюдели, привыкшие задирать нос, – держала себя теперь на равной ноге с мещанами.