Порт-Артур – Иркутск – Тверь: туда и обратно - стр. 15

Но. Если не поторопятся твои, уговаривать не стану. Свято место пусто не бывает. Извини за резкость, но время сейчас очень и очень дорого. Мне после всего на этой войне пройденного вполне ясно одно: отстанем сегодня, завтра не наверстаем.

– Я тебя понял. И, пожалуй, не будем это откладывать в долгий ящик, тем паче что Берта с сестрой в свите Виктории-Луизы. Кое-кто из их заводского руководства тоже здесь. Его величество как в воду смотрел. Да, кстати, хочешь новость на тему? О которой, уверен, ты пока не слышал.

– Ну?

– Пока все мы были в Петербурге, много было разных встреч, обсуждений. Про идею государя, которую самым активным образом поддержал экселенц (о вхождении наших фирм в ваши крупные заводы), тебе уже наверняка сообщили…

«Знал бы ты, с чьей подачи все закрутилось», – улыбнулся про себя Петрович.

– Но ведь была еще куча всяких светских и развлекательных мероприятий. Вообще то, как русская столица нас встретила, это незабываемо. Но вот тебе нюансик: Берта и один из ваших промышленников, Борис Луцкий, несколько вечеров провели в обществе только друг друга, практически никого и ничего вокруг себя не замечая. Сказать, что это многих удивило, – значит сильно поскромничать. Хотя, говорят, что они и раньше были знакомы, но тут что-то вроде сенсации наклюнулось, – рассмеялся Тирпиц.

– Да мне как-то без интереса чужая личная жизнь, мне сегодня интереснее пушки, – прищурился Петрович, а про себя подумал: «О-ля-ля! Это интересный поворот. Не было ни гроша, да вдруг алтын. Если такая неожиданная комбинация выгорит, то нам – сам черт не брат! Надо царю предложить Луцкому титулок какой дать завалящий, чтоб золотая рыбка точно с крючка не сошла…»

– Личная жизнь – это важно, что ни говори. Ты прости меня, Всеволод Федорович…

– Это за что еще?

– Понимаешь, еще в Берлине я очень просил экселенца договориться с государем о том, чтобы они дали нам побольше времени пообщаться. И видишь, как вышло… Тебе, вместо того чтобы заслуженно оказаться в объятиях любящей супруги, приходится снова мчаться с нами во Владивосток.

– Не кори себя, Альфред. Я ей обо всем отписал. Жены моряков – понятливый народ. Тем более что она сейчас счастлива возвращением старшего сына. И уже не сопляком, с выпоротой задницей домой приехавшего, а мужчиной, офицером с Георгием в петлице.

Что же до меня, даже и не знаю, как это состояние пациента у врачей называется, но я пока, наверное, не отошел от всего. Короче, «возлюбивший войну»^>2… – Руднев печально вздохнул, неуверенно повертел в пальцах опустевший бокал, после чего глубокомысленно выдал: – Эх! А давай еще по одной, что ли? За наших домашних…

К моменту, когда вторая пол-литра благородного вискаря окончательно исчерпала себя, Петровичу захорошело вельми. Принимающая сторона периодически поклевывала носом и пару раз уже роняла кусок языковой колбасы с вилки, но по-моряцки держалась. И это радовало. Настало то благостное время трепа по душам, когда дамский вопрос уже вчерне обсужден, не получив развитие исключительно за отсутствием этих самых дам в зоне уверенного целеопределения, но возвышенная душа поет и жаждет чего-нить эдакого, а физические кондиции пока еще позволяют телу не растекаться в горизонталь…

– Альфред, а вот все-таки… скажи: с чего это ты еще в Берлине задумал именно со мной все эти дела перетереть?