Пороги - стр. 2
– Ну да! Колхоз водку пил, колхоз незнамо где без памяти два дня валандался!.. Кончай, Надежда, это дело! Люди поумнее нас разбирались. – Но как только выкричались чужие слова, он тихо и виновато, обращаясь к конюху, лишь бы не смотреть в выцветшие от слез глаза Надежды Малыгиной, пробормотал: – К кому только не колотился… Раз так вышло, отвечать тоже надо. И это… На покос… Погода вон какая. С утра чтобы все, как один…
Дважды сорвавшись ногой со ступицы, он забрался в двуколку, хлестнул лошадь и выехал за ворота.
Бабы молча смотрели на Надежду, у которой без всхлипа потекли по щекам тихие слезы, но в это время на крыльцо в сопровождении начальника милиции и мальчишки милиционера вышли осужденные.
Федор Анисимович Щапов – невысокий лысоватый старик, с виду довольно еще крепкий, заросший жесткой седовато-рыжей щетиной, подслеповато щурясь, вглядывался в лица подступивших односельчан. Невнятная виноватая улыбка кривила его пересохшие губы. Степан, долговязый нескладный парень шестнадцати с небольшим лишком лет, тоже конфузливо улыбался и не сводил глаз с болезненно-тучного начальника милиции, который, выйдя на крыльцо, сразу же натянул по самые глаза новенькую форменную фуражку и строго оглядел двор, толпу, понурых лошадей, настежь распахнутые ворота, за которыми грязная мимоходная улочка круто сворачивала к реке. Из-за реки, всем южным краем неба наползали густые облака, обещая к вечеру, если не потянет из-за сопок прохладный свежак, духоту и полуобморочную предгрозовую недвижность окрестных пространств.
«К ночи, глядишь, саму ее сволоту натянет, – подумал главный милиционер района с непонятным самому себе безразличием. – Позавчера гроза, поза-позавчера. Ежели и эта наползет, до покосов незнамо сколько тогда не добраться, не начать. Травы перестоят… Да черт с ними с травами! Сводку вот-вот в область отсылать о скошенных гектарах, а посылать даже для отмазки нечего – никто и браться не думал из-за таких вредительских погод, наползающих не то от далекого Байкала, не то от еще более далеких, прокаленных июльским солнцем забайкальских степей».
– На кого ж ты, ирод недотепанный, оставляешь-то нас? Куда я теперь с девками, много наработаю? – Надежда протолкнулась к Степану и тянула его куда-то за собой. Ее обычно негромкий голос в наступившей внезапно тишине был слышен не только во всем немалом казенном дворе, но даже с улицы заглянули да так и остались в воротах две какие-то никому не знакомые бабы и белобрысый пацан лет семи-восьми. Надежда спохватилась, стала совать в руки сыну узелок с харчами и чистой старой рубахой, которую выстирала и прихватила, сама не зная на кой ляд.
– Держи… Молока маленько, картохи… Да держи ты… Проститься дадут или как? – оставив Степана, поворотилась она к начальнику милиции.
– Напрощаетесь еще, – очнувшись от невеселых размышлений, буркнул тот. Потом, подчеркивая важность изрекаемого, нахмурился и, тыча толстым пальцем в плечо старику Щапову, стал давать последние наставления: – По возрасту, по совокупности содеянного, а также согласно определенного судом сроку, будешь за старшого. И смотри у меня! Исчезнете где или притаитесь – все одно отыщем. Да еще по стольку добавят. Так что лучше наперед соображение имейте, гуси-лебеди. Сопроводиловку, смотри, не потеряй. Спрашивать станут, что и по какому случаю – показывай. Обязаны будут оказывать содействие. А пакет на месте отдашь. Поняли, гуси-лебеди?