Порочный красный - стр. 5

– Как долго она собирается оставаться здесь? – ворчу я.

– Помоги ей отрыгнуть…

– Что? – Я так расстроена тем, что к нам явится моя мать, что не замечаю, как Эстелла почти давится молоком, пузырящимся на ее розовых губках.

– Как это? Я не умею.

Он подходит, берет ее у меня и прижимает к своей груди. Затем начинает похлопывать по спинке, производя короткие глухие хлопки.

– Она пробудет здесь неделю.

Я переворачиваюсь и утыкаюсь лицом в подушку, выпячивая попку вверх. Он шлепает меня по ней и смеется.

– Это будет не так уж и плохо.

Я стискиваю зубы.

– Ага.

Я чувствую, как диван прогибается, когда он садится рядом со мной. Смотрю на него сквозь завесу своих рыжих волос. Одной рукой он придерживает ребенка, а другой убирает пряди с моего лица и откидывает на спину.

– Посмотри на меня, – говорит он.

Я поворачиваюсь к нему и одним глазом, не закрытым волосами, смотрю на него, стараясь делать это так, чтобы не видеть комок, прижатый к его груди.

– Ты в порядке?

Я сглатываю.

– Ага.

Он поджимает губы и кивает.

– Ага и не-а. Я когда-нибудь говорил тебе, что ты говоришь «ага» и «не-а» только тогда, когда чувствуешь себя уязвимой?

Я издаю стон.

– Не пытайся использовать в отношении меня психоанализ, бойскаут.

Он смеется, толкает меня, и я падаю на спину. Я обожаю, когда он играет со мной. Раньше это происходило куда чаще, но в последнее время…

– Все будет хорошо, Рыжик. Если я тебе понадоблюсь, то я сяду на самолет и вернусь домой.

Я улыбаюсь и киваю.

Но он ошибается. Все не будет хорошо. Последний раз я видела свою мать, когда была на седьмом месяце беременности. Она прилетела на мою вечеринку по случаю рождения ребенка и, пока мы ехали туда, только и делала, что жаловалась на то, какое ужасное место выбрали мои подруги.

– Это кафе-кондитерская, мама, – а не бар.

На вечеринке она ни с кем не разговаривала и сидела в углу обиженная, потому что никто не объявил, что она мать будущей матери. Она едва не подралась с владельцем кафе-кондитерской, потому что в нем не подавали бразильский органический мед. С тех пор я отказывалась видеться с ней.

Калеб – всегда великодушный, всегда чуткий – призывает меня не обращать внимания на ее недостатки и помочь ей понять, как стать для меня лучшей матерью. Я обожаю это в нем, но я давно убедилась, что пытаться быть похожей не него мне не под силу.

Обычно я притворяюсь, будто понимаю, куда он направляет меня, а затем поступаю по-своему, что, как правило, влечет за собой нечто вроде пассивной агрессии. Так что теперь я полностью соглашаюсь с ним, обещаю сделать над собой усилие в общении со своей матерью и поднимаюсь на второй этаж, подальше от него и от этого крикливого младенца. Мне хочется выкурить сигарету, хочется так сильно, что это убивает меня. Я захожу в ванную и раздеваюсь. Затем долго и пристально смотрю на себя в зеркало. Слава богу, мой живот уменьшился. Мне надо сбросить еще несколько фунтов, и я приду в свою нормальную форму. Теперь мне требуется только одно – чтобы моя жизнь вошла в нормальное русло.

Моя мать прилетает в понедельник, как и планировалось. Мы все едем в аэропорт, чтобы встретить ее. Калеб опасается выезжать с ребенком в людные места так скоро после того, как она родилась, но я убеждаю его, что с ней все будет нормально, если она будет в коляске. Мне надоело сидеть дома, надоело возиться с бутылочками, надоело делать вид, будто эти восемь футов орущей человеческой плоти мне симпатичны. К тому же мне хотелось выпить фирменного сока из ресторана «Джамба джус». И сейчас я пью этот сок, следуя за Калебом и коляской к зоне получения багажа, когда мы замечаем на эскалаторе противную белокурую голову, движущуюся вниз. Я закатываю глаза. Мама одета в белый брючный костюм. Как можно путешествовать во всем белом? Она весело машет нам рукой и, быстро подойдя, сперва обнимает Калеба, а затем меня.