Понтограф - стр. 2

Зная манеру Заплетина-старшего излагать «просьбы» неравным себе, я был уверен, что вестовой неслабо скрасил волю Ивана Ивановича – как минимум убрав мат и эпитеты о том, кто я есть на этой земле. Хотя, справедливости ради, и об этом я помнил, – именно эта манера ясно и однозначно излагать «просьбы» много лет назад решила исход войны со сбрендившим кучерявым партнером-девелОпером в мою пользу.

– Ты мне, хули, теперь должен, – с теплом тогда сказал Иван Иваныч. – Но не денег, не ссы. Жизнь, сука, пиздец какая сложная штука. Придет время – обращусь с просьбой. А пока живи, кайфуй.

И вот летом 2023-го Заплетин-старший напомнил мне про тот должок.

Придется возвращать, с грустью подумал я и, усевшись поудобней, спросил у Богдана и Глеба:

– Джентльмены, простите мне мою любознательность, но можно узнать, какие книги вы написали?

– Пока никаких, но это неважно, – невозмутимо ответил маг. – Многим людям свойственно самообманываться, рассуждая о природном таланте. На деле же весь «талант» литератора сводится к знанию особого литературного кода. Вы когда-нибудь думали, почему современные авторы так похожи друг на друга?

– Потому что они все современники? – предположил я.

– Ну нет же, – с умилительной улыбкой сказал Богдан. – Дело в том, что они все пользуются жалким куском кода. А для подлинного величия нужен весь код, целиком.

Официантка, милая девушка, принесла и поставила на стол большой латте для Глеба, но он даже бровью не повел – внимательно слушая Богдана.

– Странно, – сказал я. – Уже десять лет учусь литературе, но ни разу не слышал ни от опытных преподавателей, ни от маститых коллег по перу о существовании какого-то специального кода.

И, чтобы расставить точки над «и», добавил:

– Возможно, вы слышали от своих родителей, как в конце 90-х в России все продавали и покупали красную ртуть, хотя никто ее в глаза не видел? Вот примерно так же я отношусь к подобным теориям о неведомом и могущественном.

– Вообще-то тебя никто и не просит верить, – вклинился в разговор Глеб. – Богдан просто подводит к делу, ради которого мы пригласили тебя сюда. А насчет «верю», «не верю»… Люди в Бога верят не потому, что они с ним здороваются по утрам у подъезда.

Глеб говорил серьезно, даже с долей обиды, и я понял: эти парни не успокоятся, пока не выльют на меня всю свою сногсшибательную теорию. Чтобы хоть немного ускорить литературную проповедь, я обратился к Богдану:

– Вы сказали, что современные литераторы не используют весь код. Почему?

– Дело в том, что во время революции 1917 года большая часть кода была утрачена. – Богдан тяжело вздохнул. – Те, кто его знал, либо исчезли в воронке революции и ГУЛАГа, либо бежали в эмиграцию, и там, работая швейцарами и портными, делились им с будущими гениями европейской литературы… либо из честолюбия скрывали от всех.

– Так, – протянул я. – А вы, я так подозреваю, знаете, каким образом этот код восстановить?

Богдан ухмыльнулся в куцую бороду и, воровато оглядевшись по сторонам, сказал – намного тише, чем это позволял Al Jarreau, звучащий из колонок композицией So Good:

– Да. Я могу общаться с духами великих писателей, которым код передали предки.

Из-за того, что шепот мага перекрыла музыка, я сначала решил, что ослышался. Когда же меня догнал смысл сказанного, я с грустью подумал: