Полюблю и отравлю. Дай-дай-дай! - стр. 14

– Должен тебе сказать, дорогая, что с ними скучать не приходится: дети не дают нам ни минуты душевного покоя, – заключил Артур.

С некоторых пор они с Джин проводили вечера в Гринвиче, в спокойной обстановке, однако на ночь она чаще всего уезжала к себе, как бы поздно они ни задерживались. Его детей теперь не было в доме, но ей приходилось думать о Тане. Джин не могла и помыслить о том, чтобы провести ночь вне дома, кроме тех случаев, когда Тана ночевала у подруги или уезжала куда-нибудь на уик-энд покататься на лыжах. Джин старалась придерживаться определенных норм поведения, и это его сердило.

– В конце концов они поступают так, как им заблагорассудится, какие бы положительные примеры ни были у них перед глазами.

Артур был по-своему прав, но не пытался отстаивать свою точку зрения слишком рьяно. Теперь он уже привык проводить ночи один. Это сообщало особую прелесть тем редким утрам, когда они просыпались бок о бок в общей постели. Прежних бурных чувств уже почти не осталось, но их отношения были удобны обоим, и в особенности ему. Джин не спрашивала с него больше того, что он желал ей дать, а Артур знал, как благодарна она за все то, что он сделал для нее в эти годы: дал ей ощущение защищенности, чего она никогда не смогла бы испытать без него, устроил ее на прекрасную работу, а Тану – в приличную школу; сверх того, дарил Джин драгоценности, меха, иногда брал в поездки. Ему это обходилось не слишком дорого, а Джин Робертс теперь уже не нужно было заниматься собственноручной обтяжкой мебели и шить себе платья, хотя она по-прежнему мастерски владела иглой. У них с Таной была комфортабельная квартира, которую убирала приходившая два раза в неделю женщина.

Артур знал, что Джин любит его; он тоже ее любил, но у него были свои обстоятельства. Никто из них больше не заговаривал о браке – теперь это потеряло смысл. Его дети стали взрослыми: в свои пятьдесят четыре года он был преуспевающим бизнесменом, его компания процветала. Джин все еще влекла его: она выглядела довольно-таки молодо, хотя в последние годы в ее облике появилось что-то от почтенной матроны. Ему нравилось в ней даже и это. Оглядываясь назад, он с трудом мог поверить, что прошло уже двенадцать лет. Этой весной ей исполнилось сорок, и они с ней провели неделю в Париже. Джин привезла дочери уйму дорогих безделушек и без конца рассказывала о своих впечатлениях от чудесной поездки, в том числе о юбилейном обеде в ее честь у «Максима». После такого трудно возвращаться домой, просыпаться в одинокой постели, искать его рядом и не находить. Однако она так жила уже давно, и это ее не тревожило, во всяком случае она не признавалась в этом даже самой себе. И Тана после той вспышки трехлетней давности больше не упрекала ее – она чувствовала себя пристыженной: ведь ее мама была всегда так добра к ней...

– Я просто хотела для тебя лучшего, мам... Я хочу, чтобы ты была счастлива – ведь трудно быть все время одной.

– Я не одна, мое солнышко, – сказала на это прослезившаяся Джин, – у меня есть ты.

– Это не то. – Тана обняла мать и больше не говорила на эту запретную тему.

Однако прежней теплоты в отношениях с Артуром у Таны теперь не наблюдалось, и это расстраивало Джин. Если бы даже Артур и начал теперь настаивать на женитьбе, Джин оказалась бы в затруднительном положении, не зная, как отнесется к этому ее дочь, убежденная, что он целых двенадцать лет пользовался матерью точно удобной вещью, ничего не давая взамен.