Полярные незатейливые рассказы - стр. 18
Да и рождающиеся после таких полётов материалы порой оказываются не совсем корректны.
«Сахарные головы торосов мелькали под крыльями нашего самолёта с головокружительной быстротой. Высота 10 метров. Мы мчимся к ледоколу, корпус и мачты которого едва различимы в тумане. Будем бросать вымпел…» – строчил один такой писатель, попавший к нам на самолёт в Черском по заданию одной из столичных газет. Хорошо, что в конце полёта он показал своё сочинение командиру.
– Ты хочешь, чтобы меня в тюрьму посадили? – возмутился Максимыч.
– А что? – искренне удивился журналист.
– По моему, неплохо, – добавил он утвердительным тоном.
– Вот что, мы так не летаем. А будешь глупости писать – пойдёшь в Анадырь пешком, – парировал командир.
Корреспондент сморщился и обиженно поджал губы, он так и не понял, что же не понравилось пилоту.
Полёт у высоких берегов
До прибытия в Анадырь экипажу предстояло выполнить пять разведок, а это 50 часов напряжённого труда лётчиков и гидрологов в течение пяти суток.
Уже на мысе Шмидта у нашего пассажира был готов материал и он его пытался отправить в редакцию по телефону прямо из гостиницы. Связь с Москвой была плохая и для передачи статьи приходилось сильно повышать голос.
– Самолёт Ил-14 летит гяльсами, – кричал журналист в телефонную трубку.
– Да. Да. Гяльсами. Гяльсами, – продолжал он уверенно орать переспросившему его человеку на противоположном конце провода.
– Да не «гяльсами», а галсами, – поправил корреспондента проходящий мимо гидролог.
– Конечно, конечно, – живо откликнулся журналист и, исправившись, крикнул в телефон:
– Самолёт летит гильсами, гильсами летит самолёт.
Юрка только рукой махнул и, не останавливаясь, пошёл в свой номер, а женщина-администратор тихонько улыбнулась, склонив голову и закрыв лицо длинными волосами.
Рабочий стол гидрологов то вдруг стремительно накатывает на сидящего за ним человека, то неожиданно уходит вниз и тогда приходится ловить улетающие навигационные инструменты и ручки с карандашами
На следующий день Берингово море встретило самолёт отчаянной болтанкой. Воздушная болтанка в отличии от плавной корабельной качки – резкая и разнонаправленная. Мало того, что самолёт кидает вверх вниз, его ещё и из стороны в сторону бросает. Рабочий стол гидрологов то вдруг стремительно накатывает на сидящего за ним человека и тот буквально влипает в него носом, то неожиданно уходит вниз и тогда приходится ловить улетающие навигационные инструменты и ручки с карандашами. В общем, болтанка – серьёзное испытание для всего экипажа. Штурман в таких условиях обязан не снижать точность своей работы, а командир со вторым пилотом крепко держать машину на курсе, проложенном гидрологами, и всё это может продолжаться весь десятичасовой полёт. Столичный гость загрустил, слегка побледнел, стал часто уходить в хвост самолёта и задерживаться там подолгу. На предложение бортмеханика отобедать – пробормотал что-то невнятное. Болтанка закончилась на подходе к бухте Провидения и, измученный ею пассажир, задремал в своём кресле.
Заход на посадку в Провидении – сложный, аэропорт окружён сопками, высота которых достигает 600—700 метров. Полет проходит по бухте с высокими берегами. Человеку, попавшему сюда впервые, может показаться, что самолёт вот-вот заденет их крылом. Перед выходом на посадочный курс пилоты добавили оборотов двигателям, машина встряхнулась и тихо дремлющий пассажир проснулся. Совсем рядом в иллюминаторе он увидел стену сопки. Самолёт вдруг накренился и начал снижаться. Спросонья и от неожиданности, не понимая, что происходит, бедолага с нечеловеческим криком бросился на пол под обеденный стол, где и оставался, поражённый страхом, до полной остановки воздушного судна. Потрясение человека было настолько велико, что он отказался дальше лететь ледовым бортом и, как выяснилось позднее, напился, попал в милицию и опоздал в Анадырь к московскому борту.