Полупрозрачный палимпсест - стр. 13
Он не был вовсе безволен и не во всем подчинялся Ане, которую очень любил. Но он признавал ее превосходство в духовных вопросах с каким-то сердечным юмором и при этом бывал осторожен в обращеньи с ней, потому что иногда она казалась ему тонким лабораторным сосудом, который может треснуть от нажима или даже резкой перемены температуры. Впрочем, вопреки ее уговорам он отказывался носить подрясник за пределами храма, кроме особенных обстоятельств, и не отпускал волос и бороды ниже принятых в обществе.
В тот воскресный вечер Дарья Михайловна телефонировала ему из Мюнхена сказать, что Николаю Львовичу, страдавшему нейропатией на почве запущенного диабета, стало хуже и его опять положили в больницу в Эллесмере, в полутора часах от Лондона. Она не могла приехать, пока у Ксюши не распустят на лето классы в половине июня, и просила Митю найти возможность до тех пор навестить «дядю Нила», который «ему не чужой все-таки, много для него в свое время сделал, и лежит там совсем один, и очень слаб и умственно, и физически, несет чушь и не узнает людей, ивообще…» Так как фраза «много для него сделал» оказалась посреди ряда гораздо более убедительных доводов, самым сильным из которых было последнее слово, то Митя почел за благо не выделять ее для возражения и обещал постараться выбраться на день или два.
Прилетев в Станстед, он решил не брать автомобиля на аэродроме, чтобы не попасть в неизбежный затор при выезде из Лондона, а ехать поездом до Чэмсфорда, откуда, судя по карте, было недалеко до Эллесмера. Поезд был эдинбургский скорый, без остановок проносившийся мимо платформ и совершенно чужих пейзажей; не было ни домиков с мальвами и золотыми шарами в палисадниках, ни смазанных рощ, подступавших к насыпи и внезапно сменявшихся огромным неподвижным полукружьем полей с темной каймой леса вдали, на котором глаз немного отдыхал от спешки и пестроты, покуда поезд накренялся на плавном повороте, так что виден был локомотив, и снова с шумом врезался в новую рощу. Вместо этих с детства присвоенных памятью картин здесь предстоял однообразный путь мимо мелких городишек и мыз, изредка оживлявшихся видом старой, красного кирпича фабрики, элеватором или шпилем долго проплывавшего собора. Но по обе стороны насыпи забор был сплошь в зарослях развесистой глицинии, и когда поезд разгонялся, мохнатые гроздья сливались в одну широкую лиловую ленту.
У чэмсфордского вокзала он взял напрокат автомобиль, про себя кивнув его названию («Vauxhall»), и дольше, чем предполагал, проплутал по часто ветвившимся дорогам, то и дело сбиваясь с пути и останавливаясь, чтобы свериться с картой. Больница оказалась трехэтажным желтым зданием, к которому нельзя было подъехать ближе чем на полверсты. Десна оттаяла еще в аэроплане и теперь ныла. Надев, как он обещал Ане, подрясник, он медленно шел от стоянки через парк, поминутно наведываясь языком в ложбинку между десной и щекой, с тоской обдумывая темы предстоявших разговоров и наперед разучивая возможные гамбиты. Дорожку вразвалку перешел тучный гусак, подпрыгивая и иногда всхлопывая крыльями.