Польское наследство. третья книга Русской Тетралогии - стр. 39
– Все-таки Рим.
– А что – Рим? – удивился Рагнар.
– Бывшая столица Империи.
– Видел я эту столицу. Пылища, грязь, а кругом развалины.
– Символ.
– Ты, Бьярке, слишком много путешествуешь, и мысли у тебя стали какие-то вязкие, немужественные. Твой символ, Бьярке, это сверд и полумесяц. Понял?
– Да. Я просто устал с дороги, прости.
– Вижу.
– Мария здесь?
– Не терпится тебе на нее посмотреть?
– Не скрою, хотелось бы. Единственная фемина осталась среди Девяти. За что ее так любят, как ее терпят – что-то в ней есть, наверное.
– Есть.
– Что же?
Рагнар оценивающе посмотрел на Бьярке. Уж не думает ли этот человек, что я его произвел в фавориты? Откровенничать с ним собрался?
– Умеет вовремя сказать что-то нужное, – сухо сказал он. – Когда мы в наших планах забираемся высоко и земли под ногами не чувствуем, и взгляды наши обращены к солнцу…
– Да?
– Тут она и скажет что-нибудь.
– Что же?
Настырный какой, подумал Рагнар. Нужно будет поставить его на место в ближайшее время.
– Что-нибудь такое, что сразу все замолкают и задумываются, – сказал он. – И поэтому некая степень здравого смысла все еще существует в наших … планах … иначе…
– Да?
Ишь ты, понукает, подумал Рагнар.
– Иначе мы бы давно зарвались, как зарвались во время оно Эймунд и Константин, и судьбы их и наши оказались бы сходны, – улыбаясь, сказал он. – И было бы грустно, Бьярке. Умную женщину найти очень трудно, но коль скоро нашел – береги ее, обхаживай … ублажай…
– Это мудро сказано, Рагнар.
– Да, возможно. Вот и утро. Через два часа все соберутся, ты поспал бы пока, Бьярке.
– И то верно.
Бьярке действительно очень устал, и завалился спать на сене в углу, и стал посапывать вполне убедительно. Рагнар некоторое время посидел рядом на шезе, о чем-то думая, а затем вышел из мезона. Бьярке поворочался, помычал, и стал ждать, сжимая под сленгкаппой рукоять кинжала. Сам Рагнар давно уже не опускается до наказания изменников, посылает кого-нибудь – как вот Бьярке давеча послал в Полонию … Но нет – прошел час, а в мезоне никто так и не появился. И Бьярке уснул.
Через два часа восемь мужчин и одна женщина собрались в самом большом из брошенных домов. Двое из девяти были возбуждены каким-то событием, сведениями о котором им не терпелось поделиться с остальными.
– Говори, Свен, – Рагнар кивнул.
– Друзья мои, это небывалая удача, просто небывалая! Папа Римский в Париже!
– Ну!
Все обрадовались, или сделали вид, что обрадовались – кроме женщины.
– Где он остановился? – спросил кто-то.
– Не поверите – в «Ла Латьер Жуайез»!
– Что ж тут удивительного!
– Надо послать пять-шесть человек, срочно. Пусть свяжут и доставят.
Рагнар промолчал.
– Куда это вы собрались его доставлять? – спросила женщина.
– Сюда, конечно.
Женщина, казалось, была чем-то раздражена, посторонним, чем-то, что не касалось собственно текущих дел.
– Зачем? – спросила она.
Все удивились. То есть как это – зачем? Один из главных наших врагов – у нас в руках!
– И что же вы будете с ним делать, когда сюда привезете?
Ну как, известно что. Ну…
А что, собственно, с ним делать?
– Ну, разве что посвятить его … амулет на шею повесить, и пусть он будет одним из нас, – предложила женщина. – Вместо Свена.
Рагнар молчал. Остальные сомневались, а Свен перепугался.
– Но все-таки … – сказал он, делая вид, что нисколько не встревожен собственной судьбой, а радеет лишь о благе Неустрашимых. – Какая-то выгода есть.