Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - стр. 29

Ф.) народ никогда не поднимется. Чем сильнее он будет сам по себе, тем увереннее сумеет воспользоваться благоприятными обстоятельствами, какие могут случиться, тем вернее […] он может рассчитывать на чужую помощь». Нужно готовиться, считал князь, формировать вооруженные силы эмиграции; сама же Польша создаст «национальную силу» на основе патриотизма, просвещения, сплочения воедино и гражданской подготовки крестьян, а также экономического развития. Он указывал, что необходимо «поддержание национальной жизни, национального чувства», всеобщей готовности к восстанию, так как к борьбе за воскрешение Польши могут подать знак независящие от поляков факторы – «серьезная война» Европы против России или Священного союза, либо «революции в Москве, в Австрии, в Пруссии или в Германии». «На эти два поворота европейского пути, на их более отдаленные или более близкие подобия, на все симптомы и подробные известия […] – подчеркивал Чарторыский, – мы должны держать глаза открытыми, а внимание в постоянном напряжении». «Хочешь не хочешь, – заявлял он, – страна должна быть терпеливой. Всякие частичные действия, всякая война без полномочий может привести только к поражению». Польскому народу на родине и эмигрантам на чужбине предписывалось пока блюсти родной язык и историческую память, отложив всякие споры и обсуждения будущей организации страны до ее освобождения. «Мы не входим в теоретические споры, – писал Чарторыский в 1834 г. в инструкции агенту Л. Малаховскому, – мы признаем принципы Конституции 3 мая как последнее истинное выражение политической воли всей давней Польши, способное принять всякие усовершенствования, необходимость которых показал опыт». На основе этих принципов Союз формулировал свою программу восстановления независимой Польши как конституционной монархии, опирающейся на имущественный принцип. Она предполагала создание единого сильного и прочного правительства, установление равенства граждан перед законом, обеспечение свободы личности, свободы слова и вероисповедания, гарантии «святой и неприкосновенной» собственности, а также «предоставление крестьянам собственности при обеспечении приобретенных прав»: предусматривалось «обеспечить собственность тем крестьянам, которые свободны, а тем, кто еще в неволе, дать свободу и собственность». Для достижения поставленных в программе целей определялись задачи эмиграции: она должна была сплотиться, чтобы оказывать воздействие на общественное мнение европейских народов и убеждать правительства в необходимости оказать Польше дипломатическую поддержку. Кроме того, как указывал Чарторыский, ее задачей было подготовить «скелет» польской военной организации и дать сигнал к бою в нужный момент. Поэтому князь заявлял: «Если где-нибудь сформируется какое-то ядро польской армии, лишь бы только сформировалось, будет сделан великий важнейший шаг». Но он подчеркивал, что роль самой Польши гораздо важнее роли эмиграции: сила нации – «в единстве духа, чувств, стремлений и единстве направления. Все, что разъединяет, разлагает и разделяет, – считал Чарторыский, – для нас смертельно»^>48.

Союз национального единства пропагандировал эти положения в своей печати: в 1833 г. выходил «Feniks», в 1834–1839 гг. – «Kronika emigracji polskiej», которую редактировали Кароль Сенкевич и Кароль Боромеуш Гоффман. Выходил также постоянный орган консерваторов «Kraj i emigracja», издававшийся Янушем Вороничем и Людвиком Быстшоновским с 1835 по 1843 год. Одним из главных результатов развития консервативной мысли был вывод о том, что нужно заранее перед взрывом восстания признать будущую власть, чтобы сохранить главные ценности – свободу, «безопасную для всех под сильным постоянным правительством», равенство, моральные устои, веру. Вытекала отсюда и мысль о конституционной монархии как наилучшем строе, гарантирующем все эти ценности. Эту концепцию вполне разделяли ряд деятелей эмиграции, которые, как, например, Мохнацкий, видели в эмигрантах «солдат независимости» Польши и хотели их объединения вокруг Чарторыского, считая эту фигуру наиболее подходящей для роли вождя будущей борьбы за независимость. На страницах близкого ему печатного органа «Pamiętnik emigracji» («Дневник эмиграции») Мохнацкий выражал стремление к скорейшему восстанию, но без социальных потрясений, так как считал: «Крестьянин и шляхтич это два главных элемента Польши. Оба составляют единое целое […]. Народ, который восстает, не может делиться на части; противоречивые интересы этих частей не могут сталкиваться между собой во время восстания, а потому в восстании нет партий». «У нас массам не требуется ничего ни у кого насильно отнимать, – заявлял он, – потому что все принадлежит им по праву, и по праву, не завоеванному силой, а добровольно, по-братски утвержденному меньшинством в пользу большинства». Как и князь Адам, Мохнацкий имел в виду Конституцию 3 мая 1791 г. и утверждал, что нужно будет лишь выполнить заветы Четырехлетнего сейма. По мнению Мохнацкого, все социальные конфликты необходимо было отложить на будущее, чтобы не мешать единству в восстании, успех которого во многом зависит от единого руководства, и назначение руководителем Чарторыского он считал оптимальным вариантом. «Для нации, – писал он Замойскому 20 октября 1834 г., – спасение в том, чтобы Польша увидела князя во главе этих повстанческих идей. Враги родины и эмиграции доказывают, что князь хочет только Конгрессовой Польши и амнистии. Мы же, напротив, доказываем, что князь намерен отправиться отсюда на защиту всей Польши». Мохнацкий допускал, что помочь восстанию может и европейская дипломатия, и всеобщая революция, но руководство Союза национального единства было решительно настроено против пути карбонарских революций. Его сторонники злобно комментировали провал карбонарских планов. Ю. Бем характеризовал Заливского как «царского провокатора», который лучших польских патриотов повел из Франции в Польшу на уничтожение. Генерал Князевич и Л. Плятер обвиняли его в «позорном намерении убивать монархов» и формировании «банд» в Польше. Обращаясь к Чарторыскому, они высказывали опасение, «чтобы это не навредило сильно нашему делу». С целью воспрепятствовать распространению карбонарского духа в Польше Союз старался засылать туда своих эмиссаров. Один из них, Юзеф Свирский, бывший во время восстания 1830–1831 гг. министром иностранных дел в правительстве Чарторыского, в январе 1833 г., сразу после создания Союза, прибыл в Галицию, но столкнулся там с крепкими позициями лелевелистов и не сумел наладить сотрудничество с галицийской аристократией: граф Ксаверий Красицкий и князь Леон Сапега не были склонны возглавить ячейку Союза, предпочитая путь создания местной независимой организации, и Свирский был вынужден уехать из Галиции. В 1839 г. Союз национального единства распался, став как бы прообразом будущего Отеля Ламбер – уже явного консервативного центра, но сложившийся в 1837 г. его тайный наследник Инсуррекционно-монархический союз действовал во Франции и Англии до 1843 г.