Польская политическая эмиграция в общественно-политической жизни Европы 30−60-х годов XIX века - стр. 20

Речь Кремповецкого, которую С. Островский назвал «трагической частью праздника», знаменовала шаг к революционному демократизму, она поставила под сомнение традиционный взгляд на роль шляхты в истории Польши, развеяла миф о национальном единстве и солидарности, показав остроту классового антагонизма. Поэтому реакция на нее была бурной. Наиболее ярыми противниками Кремповецкого, «завывшими от бешенства», выступили сторонники аристократии и «пулсрудковцы». 5 декабря 1832 г. вышло воззвание комитета Дверницкого, осуждавшее выступление Кремповецкого. А. Островский организовал бывших послов сейма, и вместе с консерваторами они подготовили ораторов для публичных выступлений протеста. По инициативе Плятера от имени сейма и эмигрантской общественности было составлено письмо председателю Франкопольского комитета Лафайету, которое подписали 22 члена сейма Королевства Польского и 60 эмигрантов. Ряд бывших парламентариев (Лелевель, Глушневич, Пшецишевский, Карвовский, Замбжицкий, Пац) отказались подписывать письмо, зато среди подписавших оказались почти все генералы во главе с Г. Дембиньским, а также С. Ворцелль, А. Мицкевич, Ю. Словацкий, Б. Залеский и другие эмигранты, принадлежавшие к демократическому течению. В письме опровергалась данная Кремповецким характеристика шляхты и ее отношения к крестьянству. «В Королевстве, – утверждали авторы письма, – не было рабства с 1815 г. Зато есть рабство, которое поддерживает московское правительство[4], привлекая к суду помещиков, намеревающихся освободить своих крестьян, препятствуя начальному образованию, используя все средства, какие только имеет в своем распоряжении самоуправная власть». В письме подчеркивалось, что революция 1830 г. «была национальной во всех отношениях, […] целью являлось сбросить чуждое ярмо, московское господство, и ее поддерживали все классы общества. Духовенство, шляхта, мещанство и крестьянство соперничали друг с другом в активном стремлении приложить усилия к великому делу освобождения Польши». Авторы письма просили Лафайета воспрепятствовать распространению текста речи Кремповецкого, чтобы она не оказала давления на французское общественное мнение, а эмигранты в Салене даже пошли дальше, предложив ввести цензуру на все речи и публикации поляков за границей. Поскольку Лафайет заявил, что не вправе вмешиваться в чужие дела и судить об истории другого народа, речь Кремповцкого в сокращении поместила газета «La Tribune», а Общество друзей народа дало деньги на издание полного текста с примечанием автора^>34.

Таким образом, содержание речи стало известно широкой польской, французской и европейской общественности, вызвав отклик как во французской провинции, так и за пределами Франции. Немцевич, находившийся в Англии, возмущался Кремповецким, Лелевелем, Чиньским и всеми теми, кто срамил шляхту, оскорблял армию: «И такие-то головы хотят быть представителями, хотят решать судьбу польской нации. Самая помойка бешеных поджигателей собралась в Париже […], чего же можно от них ждать?». Воззвание Комитета Дверницкого содержало предостережение эмигрантам: «не доверять маскирующимся врагам», и проявление недоверия вылилось в резолюцию симпатизирующего Дверницкому и Чарторыским авиньонского отделения Огула, которое 350 голосами против 154 постановило исключить Кремповецкого из эмигрантского Огула как «недостойного имени поляка». Те, кто голосовал против резолюции, получили наименование «анархистов-разрушителей», они выделились в особую группу и были переведены французской полицией в Бержерак, что, несомненно, было связано со сложившейся обстановкой конфронтации. Она проявлялась в росте числа поединков в среде эмиграции. Например, капитан Воронич, секретарь авиньонской рады, особенно яро выступавший против Кремповецкого, получил пять вызовов на дуэль. Это, в частности, свидетельствовало о том, что не вся польская эмиграция разделяла позицию авторов письма к Лафайету. Так, еще до публикации речи Кремповецкого при обсуждении ее в Объединении Литвы и Руси едва не произошел раскол. Члены Объединения, принадлежавшие к лагерю Чарторыских, требовали поддержать протест против речи, лелевелисты советовали воздержаться. Ц. Плятер, председатель Объединения, считал, что если речь окажется опубликованной, нужно будет дать свой комментарий и критику, но лишь в той части, которая касается литовских и украинских земель. По предложению Домейко создали специальную комиссию (в составе Домейко, Ворцелля, Мицкевича, а также Лелевеля и Шемёта в качестве их заместителей), но и она, хоть и взялась за сбор материала, не смогла принять решения. Мицкевич заявил, что трудно оценить речь без знакомства с ее текстом, Ворцелль и Янушкевич предлагали ждать публикации, по мнению же Волловича, выступать будет вовсе не нужно, если окажется, что в речи Кремповецкого содержится правда. Против осуждения Кремповецкого выступали многие провинциальные огулы и гмины (в Тулузе, Ангулеме, Пуатье и др.), считая «оскорблением человечности и справедливости» нападки на человека, «хорошо послужившего родине», а его противников называя «фракционерами и клеветниками»