Польша в советском блоке: от «оттепели» к краху режима - стр. 28

История со смертью Богдана Пясецкого по сей день будоражит умы польских историков и публицистов. Версии выдвигаются самые разные: от операции зарубежных разведок до политических махинаций самого Болеслава Пясецкого. Автор единственной крупной работы на эту тему историк Петер Раина возлагает ответственность за убийство на бывших работников госбезопасности еврейского происхождения[113]. К той же версии склоняются и некоторые другие ученые (Я. Жарын, А. Гарлицкий). По их мнению, злоумышленники хотели отомстить главе ПАКС за его антисемитскую деятельность в довоенной Польше и во времена фашистской оккупации. Сам Болеслав Пясецкий был личностью неприкосновенной – слишком многое связывало его с правящей элитой ПНР и советскими спецслужбами. В 1956 г. казалось, что его организация в любой момент прекратит свое существование. Но ПАКС устоял. Очевидно, раздосадованные этим, несколько уволенных из органов рядовых сотрудников, перед тем как покинуть страну, решили хотя бы частично отомстить, досадив главному польскому юдофобу. Вряд ли к смерти Богдана были причастны высокопоставленные чиновники – «пулавяне». Но явное нежелание властей давать ход этому делу было налицо. Обилие поистине детских «ошибок», которое допустило следствие, заставляет подозревать целенаправленную деятельность кого-то из руководителей правоохранительных органов. Обычно в качестве такового называют А. Альстера – заместителя министра внутренних дел и одного из виднейших «пулавян». Нет никаких свидетельств, которые бы подтверждали это предположение, но, даже если Альстер действительно был причастен к уходу от ответственности виновных в смерти Богдана Пясецкого, скорее всего, он действовал так, исходя из чувства самосохранения, а не повинуясь «зову крови». Внутрипартийный антисемитизм по-прежнему тлел, и давать лишний повод юдофобам значило поставить под удар многих евреев, работавших в органах, в том числе и самого себя.

Тот факт, что, невзирая на сильное сокращение количества евреев в стране, антисемитизм по-прежнему сохранялся, подтверждается рядом свидетельств членов партии того времени. Например, философ А. Шафф, выступая в январе 1959 г. в Клубе Кривого колеса, счел нужным отметить, что эта проблема всё еще не потеряла своей актуальности[114]. В декабре 1966 г. на отчетно-выборном собрании первичной парторганизации Варшавского университета молодой социолог Александр Смоляр (сын довоенного коммуниста Герша Смоляра, позднее возглавившего Общественно-культурное товарищество евреев в Польше) обратил внимание на странную терпимость партийных работников к проявлениям антисемитизма[115].

Новое нагнетание партийной юдофобии было связано с появлением в недрах силовых структур неформальной группировки бывших бойцов Армии Людовой во главе с заместителем министра внутренних дел М. Мочаром и руководителем военной разведки Г. Корчинским. Вслед за западными журналистами членов группировки прозвали «партизанами». Используя простецкий язык улицы, «партизаны» стремились показать себя выходцами из «толщи народной», плоть от плоти матери-Польши, в отличие от прибывших из СССР солдат и офицеров Войска Польского, находившихся в подчинении у евреев-коммунистов и советского командования. Постоянное апеллирование к патриотизму и более теплое, в отличие от официальной пропаганды, отношение к бойцам Армии Крайовой должно было продемонстрировать их заботу о национальных интересах родины, в противоположность господствовавшему до тех пор классовому подходу.