Половина желтого солнца - стр. 10

– Необходим всеафриканский отклик на события в Южной Африке… – говорил профессор Эзека.

Хозяин перебил его:

– Знаете ли, панафриканизм – на самом деле выдумка европейцев.

– Вы уходите от темы. – Профессор Эзека с обычным самодовольством покачал головой.

– Может быть, и выдумка европейцев, – вмешалась мисс Адебайо, – но по большому счету все мы – одна раса.

– По какому такому счету? – переспросил Хозяин. – По большому счету белого человека! Неужели не видно, что все мы разные и только для белых мы на одно лицо?

Угву уже знал, что Хозяин легко срывался на крик, а после третьей рюмки бренди начинал размахивать руками и мало-помалу съезжал на самый краешек кресла. По ночам, когда Хозяин засыпал, Угву садился в его кресло и, подражая ему, беседовал с воображаемыми гостями, тщательно выговаривал слова «деколонизация» и «всеафриканский» и тоже ерзал в кресле, пока не оказывался на самом краю.

– Разумеется, все мы похожи в одном: нас притесняют белые, – сухо сказала мисс Адебайо. – И панафриканизм – самый разумный ответ.

– Да-да, конечно, но я о том, что африканец по-настоящему отождествляет себя лишь со своим племенем, – ответил Хозяин. – Я нигериец, потому что белые создали Нигерию и назвали меня нигерийцем. Я черный, поскольку белые делят людей на расы, чтобы подчеркнуть свое отличие от нас. Но прежде всего я – игбо, ведь наш народ существовал и до прихода белых.

Профессор Эзека, сидевший нога на ногу, хмыкнул, покачал головой:

– Но лишь благодаря белым вы осознали себя как игбо. Национальная идея игбо появилась, чтобы противостоять господству белых. Поймите, племя сегодня – точно такой же продукт колониализма, как государство и раса. – Сняв левую ногу с правой, профессор Эзека забросил правую на левую.

– Национальная идея игбо существовала задолго до белых! – закричал Хозяин. – Расспросите старейшин в родной деревне о вашей истории!

– Вся беда в том, что Оденигбо – националист до мозга костей, надо его утихомирить, – сказала мисс Адебайо. И изумила Угву до крайности: вскочила со смехом, подошла к Хозяину и зажала ему рот рукой. И простояла, как показалось Угву, целую вечность, прилепив ладонь к губам Хозяина. Угву представил, как на ее пальцах остается слюна Хозяина вперемешку с бренди. Ошеломленный, он собрал осколки бокала. А Хозяин сидел как ни в чем не бывало, покачивая головой, будто находил эту сцену очень забавной.

С той поры мисс Адебайо стала совсем невыносимой и все больше походила на летучую мышь: острая мордочка и цветные платья, хлопающие вокруг нее крыльями. Угву подносил ей бокал в последнюю очередь, а когда она звонила в дверь, не спешил открывать, долго и тщательно вытирая руки кухонным полотенцем. Он боялся, что мисс Адебайо выйдет за Хозяина замуж, приведет в дом горничную йоруба, уничтожит его грядку с зеленью и станет указывать, что готовить. Боялся, пока не услышал разговор Хозяина с Океомой.

– Домой она сегодня явно не торопилась, – говорил Океома. – Nwoke m[14], так ты точно не хочешь с ней переспать?

– Не болтай чепухи.

– Не бойся, в Лондоне никто не узнает.

– Послушай…

– Знаю, она не в твоем вкусе. И вообще ума не приложу, что женщины в тебе находят.

Океома засмеялся, и у Угву отлегло от сердца. Он не хотел, чтобы мисс Адебайо – или другая женщина – водворилась в доме и нарушила привычный ход их жизни. Иногда по вечерам, когда гости расходились раньше обычного, Угву устраивался на полу в гостиной и слушал рассказы Хозяина. Говорил Хозяин обычно о чем-то мудреном, словно из-за бренди забывал, что Угву – не один из его гостей. Но Угву было все равно, лишь бы слушать его густой голос, плавную речь, пересыпанную английскими словами, смотреть, как поблескивают толстые стекла очков.