Полосатый геноцид - стр. 21

Нервный шепот старшины Харченко, который всеми силами стремился не дать этим двоим сцепиться, заставил контрактников напрячься. И вовремя. Из штаба вышли командир части, майор Горячев, взводный Локиса старший лейтенант Махов и тот самый солидный мужик в штатском. Следом за ними показались спутники высокого гостя, так удивившие спецназовцев своим появлением, – худенький чернокожий парнишка и очень симпатичная девушка. Локис мысленно назвал ее Барышней. Очень уж к ней подходило это слово. Тем временем штатский попрощался с офицерами, погладил мальчишку по голове и открыл дверцу лимузина. Из этого, похоже, следовало, что он уедет один. То есть маленький африканец и Барышня остаются. И действительно, эти двое отступили к офицерам, штатский исчез в утробе своего «Мерседеса», и машины двинулись в сторону КПП. Девушка что-то спросила у взводного, тот коротко объяснил и жестом показал направление. Она тут же отделилась от группы и двинулась прямо через плац мимо троих контрактников. Куда – догадаться было несложно. В той стороне находился единственный на всю часть женский туалет. Чуть погодя Решето, в полной уверенности, что его слышат только сослуживцы, озвучил очередную скабрезность:

– Нет, мужики, вы видели, а? Не кривись, Вован, правда ведь. Какая телка! М-м-м! Супер! Какие ножки! А задница какая! А сиськи у нее…

Закончить свою мысль Эдик не успел. Локис, стоявший к нему спиной, сжал кулаки и резко развернулся, чтобы вступиться за девушку. Но вдруг почувствовал рядом стремительное движение. И, заканчивая разворот, увидел, как Решето опрокидывается наземь, нелепо дрыгая руками и ногами. А над ним возвышается Барышня, заметно уступающая связисту и в росте, и в ширине плеч… От смеха не удержался никто.

– Однако, – пробормотал майор Горячев, качая головой и тихо посмеиваясь. Его отношение к Барышне мгновенно изменилось с подозрительного на уважительное. Ну что ж, с такой «подопечной» парням нянчиться не придется. А маленький африканец смеялся, подпрыгивал и хлопал в ладоши.

Табманбург, центр департамента Боми, несмотря на близость к столице, живет своей собственной жизнью. Конечно, и здесь хватает следов недавней гражданской войны. Выбоины от пуль и осколков на стенах зданий. Заделанные фанерой и досками окна. Так и не разобранные руины. Плохо засыпанные воронки на улицах. И даже перестрелки еще случаются, особенно по ночам, когда большая часть города погружается в темноту. Если уж в столице до сих пор нет централизованных электросети и водоснабжения, то что хотеть от провинциального городка… Но тем не менее здесь все выглядит куда более мирно, чем в Монровии. Полицейских и солдат на улицах мало, но именно потому, что их здесь и в самом деле немного, а не потому, что они где-то прячутся. Иностранцы же всегда были здесь редкостью. Большинство белых, которых можно встретить на улицах Табманбурга, живут здесь еще с довоенных времен. Туристы пока что обходят эти места стороной и, наверное, еще долго будут обходить.

Джип с эмблемой национальной гвардии Либерии на борту проехал по улице в сторону центра города, подпрыгивая на ухабах и сигналя собакам и не слишком внимательным пешеходам. Один из прохожих, африканец в кепке и старом рабочем комбинезоне, с длинным шрамом через всю правую щеку, остановился и проводил машину взглядом. Когда джип скрылся из виду, он поправил на плече большую сумку и невозмутимо двинулся дальше. Через два квартала человек со шрамом повернул налево, прошел еще сотню шагов и снова свернул. Прямо под вывеску с выжженной тропическим солнцем надписью. В скрывавшейся за вывеской грязной забегаловке он сразу же направился к стойке, с облегчением отметив, что в полутемном помещении нет никого, кроме бармена. Впрочем, для любителей пропустить по маленькой было еще довольно рано. Бармен, судя по всему хорошо знавший вошедшего, отрицательно покачал головой – «тебя пока никто не спрашивал» – и, без вопросов нацедив гостю стаканчик виски, проводил его в местную версию «кабинета для особо важных персон». «Кабинет», завешанный циновками и ими же разгороженный на две части, имел два отдельных входа. Это давало посетителям возможность не встречаться друг с другом. Перегородка из циновок при этом позволяла им переговариваться или – чтобы никто не подслушал – обмениваться записками.